— С Муниром всё в порядке.
— Ой, да-да-да… И мне птичку жалко! На речную деву рассчитываешь? Понимаю. Недолюбливает меня старая ведьма, но говорю не поэтому: даже если её знахарство удастся и снимет она мёртвый сглаз, не скоро бедолага Мунир сможет тебе помочь.
— Там и поглядим.
— Тебе что, жаль серебряных монет? Деду на опохмел?
— Ты же знаешь, что это не так.
— Ой, горят трубы… Выпить-то дашь?
— Конечно. — Хардов кивнул. Затем нагнулся и осторожно, чтобы не потревожить ворона, поднял увесистые кожаные меха. — Когда разойдёмся.
— И то верно: пьянство и коммерция несовместимы. — Старикашка жадно посмотрел на флягу и принялся крутить пуговицу на пиджаке. — Не сидр-то хоть? — сглотнув, поинтересовался он, а в глазах его мелькнуло что-то от побитого пса.
— Обижаешь: неочищенный яблочный первач, как ты любишь, — заверил деда гид.
Старикашка облегчённо вздохнул, ласково погладив серьгу на правом ухе и пробубнив: «Серебряные монеты, серебряные монеты…»
— Хороший ты человек, Хардов! — громко возвестил он.
— Сомневаюсь, — усмехнулся гид.
— Человечище! Но долг твой растёт.
— Ещё не пришёл срок.
— Да я не о том, — отмахнулся старикашка. — Просто если Хардов в полночный час вышел на канал, да ещё самогону деду поднёс, то будь уверен и к доктору не ходи — долг его ещё возрастёт.
— Постараюсь этого избежать.
— Зарекалась лиса кур не есть… Хардов, они уже ищут его. Только пока не знают где.
— В курсе. Видел неделю назад, как кто-то переправлялся через канал с белым кроликом. Так, Хароныч?
— Ну-у… — замялся дед.
— А потом зверь этот всплыл в одном из трактиров Дубны. Твоя зверюга?
— Они принесли мне серебряных монет.
— Не сомневаюсь. Правда, лодки были надувные, с электродвигателями. А они у меня все сосчитаны. Две такие у гидов, но они нам ни к чему. Остальные у водной полиции. И в каждой лодке, скажу тебе, любопытные зверушки.
— Я хотел предупредить. Да запил. Коммерция, будь она неладна… А потом с ними был один из ваших.
— Шатун? Боюсь, он больше не из наших.
— Мне почём знать. Я не вмешиваюсь. И сейчас не стану. Не продажный. Понял, да?!
Хардов серьёзно кивнул.
— Хотя про твою лодку уже побольше твоего понял, — уверил старикашка.
— И в этом я не сомневаюсь, — сказал Хардов.
Оба замолчали и смотрели друг на друга, а Фёдору показалось, конечно, только показалось, что между ними происходит какой-то непонятный молчаливый диалог.
— Ну, и чего вышло с белым кроликом? — первым прервал молчание хозяин плоскодонки. — Укусил, что ль, кого? — и вновь довольно захихикал.
Создавалось впечатление, что его своеобразный юмор понятен лишь ему одному, но старикашку этот факт вполне устраивает.
— Он чуть меня не укусил, — решил объяснить Фёдор.
До этого самого момента юноша, как и все в лодке, за исключением Хардова, вообще не понимал, о чём речь. Из всего этого ненормального диалога Фёдор вынес только то, что старикашка живо интересуется серебряными деньгами и его мучает дикое похмелье, поэтому он был рад внести хоть какое-то понимание в эту бессмыслицу. — Ещё вчера, в трактире. Чуть не цапнул.
Дальше произошло нечто ещё более странное. Старикашка, как-то ловко извернувшись, мгновенно оказался перед Фёдором. И словно даже немного вырос. И глаза его словно несколько потемнели, а в нос юноше ударил запах сильнейшего перегара со смесью ещё чего-то… Чего-то незнакомого, но с чем, вы уверены, вам бы ни за что не хотелось познакомиться.
— У него есть серебряные монеты?! — завопил старикашка. — А?! Есть?! Вижу, что есть!
«Псих… — мелькнуло в голове у Фёдора. — Допился до белой горячки».
— Есть серебряные монеты?!
— Нет, — быстро сказал Хардов. — У него нет! — и встал между старикашкой и Фёдором. В скорости реакции гид не уступал безумному деду и уже протягивал тому флягу с яблочным самогоном. — На, держи, отведай-ка лучше пока труда живых.
