— Правильно, пацан, отдохни, — услышал он.
Второй по левому борту гребец приветливо смотрел на Фёдора:
— Мы теперь и без тебя справимся, а ты отдохни.
Был он крепким рослым альбиносом, и Фёдору показалось, что Хардов обменивался с ним короткими понимающими взглядами чаще, чем с остальной командой. Наверное, они были знакомы прежде, да только это всё не важно. Потому что присутствовала в тоне альбиноса какая-то тёплая забота, так разговаривал с юношей даже не батя, а милая матушка, и Фёдор лишь смущённо улыбнулся в ответ.
«Это река Сестра, — понял он. — До неё теперь совсем рукой подать».
Вдруг с носа кто-то тихонечко затянул:
И вот уже вся команда с неожиданной удалью подхватила припев песни, отбивая себе такт взмахами вёсел:
Фёдор знал слова этой песни, хотя не понимал половины того, что они значат.
Даже на губах Хардова появилась еле заметная улыбка, когда команда дружно подхватила припев. Лишь бородач-рулевой, морщась, вслушивался в слова старинной песни, словно пытался вспомнить что-то ускользающее.
Фёдор подозревал, что и гребцам невдомёк многое из того, о чём они поют. Эта песня, наверное, была как артефакт великой ушедшей эпохи, как и другие артефакты, которые иногда привозили купцы, чьё предназначение стёрлось из памяти людей. И потом батя рассказывал, что нигде больше — ни в Дубне, ни в других местах — гребцы не пели этой песни, — застольными-то были другие! — лишь здесь, проходя реку Сестру.
