потянулась к двери да так и повисла в воздухе. На станции явно что-то творилось, и вполне возможно, что-то неладное. Все уже давно привыкли, что «Комсомольская» выглядела даже новей, что ли, и без того не особо ветхих, хоть местами и сильно порушенных сооружений канала. Но сейчас её контуры были какими-то… неправдоподобными, неправдоподобно отчётливыми. Фома кое-что понимал в свете и тени, понимал, что в сумерках такого не может быть, неподсвеченное здание не может так выглядеть. Но оно так выглядело, и ещё эта глянцевая чернота в окнах. Фома не мог сказать, что ему это напоминает, эта неправдоподобная тёмная яркость, очерченность линий, но…
Фома передёрнул плечами и убрал руку от двери. Прислушался.
«Древние строители создали это совершенное сооружение и ушли, — сказал как-то Шатун. — Но не до конца».
Фома тогда не понял, что он имел в виду, и не стал его расспрашивать. Его не интересовали все эти сентенции. Честно говоря, в практичном уме Фомы некоторые высказывания Шатуна не находили отклика. Честно говоря, они его раздражали. Не сильно, а так, чтобы молча иронизировать. Он не стал его тогда расспрашивать, но вполне возможно, что стоило.
Фома внимательно слушал, раздумывая, было ли что или только показалось.
Шатун явно ушёл на станцию один и запер за собой двери. Он не выходил уже вторые сутки, а «Комсомольская» исправно функционировала, делая свою работу, и со всех сторон, кроме этой двери, можно было услышать низкий гул работающих машин. А здесь звучала какая-то странная, где-то на очень далёкой границе тишины, музыка. Праздничная, бодрящая, но… Фома не знал, слышит ли он её на самом деле или поддался какому-то тёмному гипнозу этого места. Музыка была маршевая, но… вроде как и не было ничего. Только тишина.
А потом Фома совершенно отчётливо услышал мучительный стон и голос Шатуна:
— Прошу вас, не надо!
Больной умоляющий голос Шатуна — это было, пожалуй, ещё более невероятным, чем праздничные марши или отчётливые контуры. Фома заколошматил в дверь:
— Шатун! Шатун! Всё в порядке? Открой, Шатун!
Босс не отозвался. Но было что-то другое, отчего у вовсе не впечатлительного Фомы по спине пробежал колючий холодок. Глухие голоса. Настойчивые и то ли смеющиеся, издевающиеся, то ли подбадривающие. Шатун словно беседовал с кем-то, и ему отвечали в помещении, где уже вторые сутки он находился в одиночестве. С кем-то, пришедшим с этой невозможной праздничной музыкой.
— Шатун, открой! Помощь нужна?!
Тишина. Нет ответа.
— Шатун, скажи хоть что-нибудь.
Нет ответа. Ни стонов, ни маршей. Или… Фома вдруг понял, что за этой дверью действительно творится что-то очень неладное. И надо немедленно связаться с Раз-Два-Сникерс. Потому что только она сейчас способна решить, как надо действовать. Взламывать дверь, подставляясь под гнев Шатуна, а возможно, и кое-чего похуже, ждать ли, отключать станцию, и вообще что делать? Любое неверное движение может означать катастрофу. Фома полагал, что они все вместе смогут — для его же блага! — справиться с боссом, тем более что Шатун всегда выходил с «Комсомольской» сильно ослабленный, хоть и какой-то прояснённый. Но для этого нужна санкция Раз-Два-Сникерс.
Фома вернулся в караульное помещение. Ему немедленно обеспечили телефонную связь с Длинным бьёфом. Однако лодка Раз-Два-Сникерс уже покинула шлюз № 2.
— Что будем делать? — спросили у Фомы.
Теперь ближайший телефонный аппарат может быть на промежуточной станции, но туда Раз-Два-Сникерс, скорее всего, не зайдёт. Значит, в лучшем случае Дмитров. И Фома принял осторожное, но единственно верное решение.
— Ждать, — коротко ответил он.
5
Хардов сидел в одиночестве на нижней ступеньке лестницы у самой воды и казался полностью погружённым в свои мысли. Фёдор подошёл к нему и тихонечко сел рядом. Невзирая на то что они покинули Дубну уже с месяц назад, это была только вторая его ночь на канале. И так же, как и предыдущая, она оказалась полна звёзд. Фёдору нужно было столько всего сказать Хардову, но он боялся и не знал с чего начать. Гид первым нарушил молчание.
— Что происходит между тобой и Евой? — не поворачивая головы, спросил он.
— Ничего, — растерялся Фёдор. И смутился: он ожидал чего угодно, но только не разговора о Еве.
— Я должен доставить её к жениху в Пироговское речное братство, — сказал Хардов.
— Я слышал.
