Ступени Нострадамуса

Полмира — в рабстве, горько стонет.
Но пепел городов и рощ
Испепелит вождя на троне.

— Какой отмечен мрачной краской несчастный тот двадцатый век! — с горечью заметил Наза Вец.

— «Всемирный вождь» там станет богом, творя злодейские дела, — ответил Нострадамус, беря последние листки, —

Свершилось! У власти вождь третий.
Свиреп, как не снилось царям.
Убийства. Тюремные клети
Его же поднявшим друзьям.

— Его Антихристом сочтут, но разгадать его не смогут:

Страшна Антихриста тройная сущность.
Он двадцать семь лет истреблял всегда.
В крови земля. Трусливо и бездушно
На муки, смерть людские гнал стада.

— Гитлер, Сталин — исполины зла. История их ставит рядом, — назвал Наза Вец неизвестные доктору имена будущих диктаторов.

— Мне безразличны эти имена. Вернее выразиться — клички.

— Итак, пять исполинов определили ваш маршрут?

— Мне это очень важно, доктор. Позвольте мне все записать.

Нострадамус достал заточенное гусиное перо, чернила, бумагу и песочницу, пододвинув к столу для гостя стул.

Наза Вец уселся и стал прилежно записывать то, что принял на слух, но вздрогнул от резкого стука в дверь.

— Должно быть, госпожа Чума, — сказал врач, направляясь к двери.

Наза Вец услышал грубый голос:

— Ты, доктор, продал душу в ад. Отойди прочь! Нам нужен покупатель.

В дом вломился верзила в монашеском одеянии, подпоясанном вервием, и в капюшоне, надвинутом на глаза.

— Вот он где, негодный старец! — закричал он ввалившимся за ним следом таким же, как он, монахам. — А на столе адский договор! Гляди, пока еще без крови. Что они тут начеркали?

И взяв не дописанный Наза Вецем катрен, он громким басом прочитал:

«Кровавый фанатик идеи безглавых… Ага! «Фанатик» — это тот, кто готов подписаться кровью! Ясно. «Идея безглавых»? Это готовность безголовых дураков чертям продаться. Ты пойман на месте преступления, посланец Сатаны, торговец душами поганый! Не упирайся, когда мы поведем тебя на суд Святого Трибунала!

— Позвольте, ваши обвиненья не обоснованы ничем, — запротестовал Наза Вец, поднявшись с места и не уступая монаху ростом. — Не договор, скрепленный кровью, а напечатанный катрен. Он инквизиции известен.

— Откуда, братья, вы взялись? — спросил Нострадамус. — Дверь открывал как врач больным чумою.

— Считай, велением свыше, — усмехнулся грубиян в рясе. — Узнать, почем теперь душа.

— Откуда эта злая ложь? Взбрело как в голову такое?

— Есть свидетель. И на кресте он поклянется.

Хозяин дома не знал, что одинокий прохожий, увидевший его посетителя, был монах, бессовестный и любопытный.

Переваливаясь с ноги на ногу, перебежал толстяк улицу и приник к окну докторского дома, где угадывались голоса.

Но был он немолодых лет, к тому же туг на ухо. Поэтому расслышать мог лишь обрывки фраз.