«удравшего от англичан генерала» к вершинам власти над Францией, потом и над Европой.
Как «Первый консул своей страны», он показал, на что способна власть, находясь в твердой и умелой руке.
Обнищавшая Франция преобразилась смелыми реформами Наполеона, а вскоре и несметно разбогатела, когда он повторил свои грабительские завоевания европейских государств, побеждая их в одном сраженье за другим, в его отсутствии постоянно проигрываемых французами. Ряд сражений он выигрывал, даже не начиная их. Таков был ужас перед ним, «всепобеждающим чудовищем» без жалости и страха. Он властно заставлял и герцогов, и королей служить себе, как разряженных лакеев. И те готовы были кожу с себя снять, чтоб угодить ему, добиться расположенья и подачки.
Он обладал способностью кратким умным и горячим словом вдохновить солдат на бой, убедить горожан захваченных столиц стать покорными ему.
И в этот раз на площадь перед дворцом изгнанного из него вельможи Бонапарт спустился к собравшейся пестрой итальянской толпе, не пожелав остаться на балконе.
Люди в широкополых шляпах всех мастей или в повязанных на головах платках, женщины в кокетливых или крикливых шляпках, смуглые, хорошенькие или перезревшие, увядшие. Мужчины и сытые, и худые, с лицами гладенькими или в морщинах, чернокудрые или седые, все с жадным любопытством рассматривали легендарного героя, чужеземного полководца в генеральском сером сюртуке с золотыми эполетами и сверкающей звездой на лацкане, надетом поверх ослепительно белых рейтуз, со спокойным, холодным и сумрачным лицом с выбившейся из под треугольной шляпы непослушной прядью волос на высоком лбу.
Наполеон пообещал итальянцам свободу в виде пролитого нерасторопной богиней в небе вина, которое и следует выпить в честь победы освободителей.
И тут из толпы выскочил оборванец в надвинутой на глаза шляпе, подбежал к Первому консулу и занес над ним руку со сверкнувшим на солнце ножом.
Но из той же толпы вырвалось страшилище, какого люди здесь и не видывали, побольше крупной собаки, со вздыбленной шерстью по всему хребту.
Подпрыгнув, зверь вцепился в занесенную руку злоумышленника и повалил его на землю.
Даже тень не пробежала по холодному красивому лицу. Наполеон лишь чуть поморщился, сказав адъютанту:
— До чего же дурно пахнут эти гиены!
Накинувшиеся на преступника солдаты никак не могли отнять его у разъяренной гиены, не выпускавшей руки с ножом, стремясь перекусить кость. Несчастный оборванец выл зверем, попавшим в капкан.
И так продолжалось до тех пор, пока из толпы не вышел седобородый старец и не подошел, позвав зверя:
— Андра! — добавив несколько слов на неведомом языке.
Гиена тотчас отпустила свою жертву и встала у ноги странного хозяина в нездешнем серебристом плаще до пят.
Наполеон с любопытством наблюдал эту сцену, разглядывая высокого старика:
— Прошу вас, синьор, если время позволит, отобедать со мной. А вам, — обратился он к солдатам, уводившим злоумышленника, — выяснить «как надо», — подчеркнул он, — кому он служит.
— Сочту за честь признательно, — отозвался старец с гиеной. Он говорил на прекрасном французском языке, но со своеобразной ритмикой, и пошел следом за сосредоточенным Бонапартом.
Гиена двинулась за ними. Гренадеры попытались было ружьями отогнать ее, но Наполеон остановил их:
— Пусть идет с нами. Она заслужила свой хороший кусок мяса с нашего стола.
Они поднялись по мраморной лестнице в роскошный столовый зал, где длинный стол был сервирован на множество персон.
Наполеон распорядился убрать все приборы, кроме двух, пожелав остаться с хозяином гиены наедине:
— Надеюсь, вашей гиене понравится этот зал? Вы вовремя ее спустили, чтобы она попала сюда.
— Запах ее неприятен для вас? — осведомился старец.
Наполеон рассмеялся.
— Вы просто не бывали, синьор, спустя жаркий день — другой на поле боя.
— Такого не может случиться, — решительно заявил старец, садясь на пододвинутый ему лакеем в красной раззолоченной ливрее стул с высокой резной спинкой.
Другие, так же одетые слуги благоговейно разносили кушанья, ставя их перед обедавшими так, словно блюда сами собой оказались там.
— Вы египтянин? — осведомился Наполеон. — Мне там приходилось видеть одомашненных гиен.
— В Египте древнем не бывал. Но в Междуречье, близ Эдема, Александр лагерем стоял. Гиена — преданный мой друг, как память о шатре расшитом.
— Вы говорите так, будто получили ее две тысячи с лишним лет назад, — насмешливо заметил Наполеон и с издевкой добавил: — Пожалуй, сам Мафусаил младенцем выглядел бы рядом с вами. Я думаю, что нет такого языка, чтоб мне возразить.
