— Наречия многие знать солдат от науки обязан.
— Я тоже солдат! — прервал Наполеон. — Но короли с мольбами о пощаде и милостях моих ко мне обратиться могут только по — французски.
— Аэды воспели походы. По — эллински их я читал.
— Похвально. Походы Александра Македонского я знаю. В честь такого воина позвольте вам налить вина?
— Простите мне, Великий консул, но я вина совсем не пью.
— Я не ослышался? Не выпить с Первым консулом, только что спасенным прекрасно дрессированной гиеной? За покорителя полмира?!
— Но в нашем мире нет напитков.
— Несчастный мир! Придется вам признаться, сколько же, синьор, вам лет?
— Исполнилось недавно сто. У нас живут намного дольше.
— Стоит ли так долго воздерживаться от наслажденья? Целый век! — с деланным отчаянием воскликнул Наполеон, выпивая свой бокал. — Итак, вы изучали войны Македонского. Я тоже интересовался его приемами побед. Конечно же не как историк!
— Они полезны вам в военном деле?
— Вы угадали. Для тактики веденья боя я отбираю то, что не устарело. Впрочем, как позволите вас называть?
— Я — Наза Вец. И весь — в науке, хотя немного и поэт.
— Историк Наза Вец. Я готов был бы вас принять за жреца — прорицателя.
— О, нет, я вовсе не пророк. Провидец — это вы, воитель!
— Я?? — удивился Наполеон. — Да я в жизни ничего не предсказал!
Вы прорицали часто, того не замечая.
— Как вам это в голову могло прийти? Предположения такие следует доказать!
— Завоевателей полмира знавали в древности, а ныне — вас!
— И что ж из этого? Полмира — это всего лишь его половина!
— Вы сами вспомните, когда предвиденье вам жизнь спасало.
— Что ж, это любопытно! Я не жалуюсь на память. И мне не исполнилось вашей сотни лет, — ухмыльнулся Бонапарт.
— Я многое могу припомнить и вас о том же попрошу.
Лакеи торжественно внесли дымящееся ароматное жаркое. Наполеон отрезал на своей тарелке кусочек мяса, пожевал и произнес:
— Жаркое не дурно! Вспомним о гиене. Я обещал ей славный кусок мяса. И баранья кость для награды вполне подойдет. Я возведу вашу Андру в капралы. А кость ей дам на закуску.
— Она возьмет лишь у меня.
— Так выучена? Не из боязни ли подброшенной отравы?
— Ее хозяин так берегся.
— И все же умер? От чего же? Не от яда?
— От комариного укуса. Ничтожество болезнь несло.
— От ничтожеств вообще нет противоядий, — сердито перебил Наполеон и добавил: — Кроме силы. И, если хотите, жестокости. Я бы сказал, необходимой. Вы помните, конечно, как я из пушек расстрелял в Париже чернь, решившую свергнуть власть и заменить одно ничтожество другим. Мы отвлеклись. Все начиналось с Альп. Вообразим картину.
— Как вашему величеству…
— Их европейские величества, — снова перебил Наполеон, — мне лижут руки и сапоги, выпрашивая подачки. Не то что ваша гиена. Лежит и ждет. Ее далекий предок мог бы принадлежать подлинному величеству — Александру Македонскому.
— Его великим называли.
— Для такого это верно. Он бесспорно того заслуживал.
— Так называть всем надо вас, кто сделал армию великой, ведя к победам ввысь.
— Высь Альп! — задумчиво произнес Наполеон. — Трудный, но славный был поход. Мы с вами тоже сейчас предпримем переход в гостиную. Там выпьем кофе. Напиток дальних жарких стран как королевское питье входит в моду в Европе, подобно куренью табака.
Наполеон поднялся из — за стола. Лакей ловко отодвинул стул из — под него и тоже сделал с Наза Вецом. Гиена тотчас вскочила на ноги.
Перешли в соседнюю гостиную, отделанную с тонким вкусом в голубых тонах. Мягкие диваны, кресла, вазы, обитые голубым шелком стены и потолок, напоминающий ясное небо.
С изящной козетки ярким мотыльком вспорхнула, вся тоже в голубом, словно нарочно в стиль гостиной, прекрасная дама, с очаровательной улыбкой идя навстречу.
— О, мой повелитель, мой кумир! — воскликнула она.
