Высоко вверху на веревке висел Перси. Покачнувшись на нетвердых ногах, орангутанг, тянувший вверх еще один тяжелый камень, выпустил из рук толстую веревку. Пока Полковник и остальные, насторожившись, смотрели на эту сцену, Перси упал вниз, и осколок скалы, качнувшись, ударил в раму, выбив несколько уложенных в нее камней. Целый кусок каменной стены обрушился вниз незапланированным камнепадом, который был громче, чем все крики и вопли, вызванные им. Испуганные обезьяны и люди врассыпную бросились прочь от несущихся на них камней, которые грудой приземлились у подножия стены, подняв удушающую тучу пыли и грязи. Цезарь попятился, инстинктивно закрывая собой Озеро и других обезьян, которые, словно каторжники, были прикованы кандалами к его телу. Когда пыль развеялась, он взглянул на Перси и увидел, что тот лежал, накрытый осколками камней. Как раз в том месте камнепад остановился.
– Тупая обезьяна! – закричал на Перси краснолицый солдат, прежде чем обратить свой гнев на Рыжего и остальных. – Ты чего здесь торчишь, глупый осел? Иди давай, научи его уму-разуму, чтобы навсегда запомнил!
– Хорошо, Бойл, – проворчал Рыжий. – Хорошо.
Цезарь не верил своим глазам. Вместо того чтобы перевязать старую раненую обезьяну, Рыжий вместе с остальными предателями вытащили Перси из развалин и бросили его на внутреннем дворе, где все мог видеть Полковник. Перси, закрывавший руками раны, стоял на коленях – сам подняться он не мог, – но это не помешало Рыжему отхлестать беспомощного орангутанга кнутом. Перси корчился и кричал, а кнут гулял по его слабому израненному телу.
Цезарь безнадежно взглянул на Полковника, надеясь – хотя надеяться было не на что, – что человек-командир остановит это зверство, но Полковник просто продолжал смотреть, абсолютно не взволнованный этим садистским спектаклем. А кнут продолжал снова и снова опускаться на спину Перси, выбивая из него жуткие вопли.
При виде этой ужасной сцены Цезарь бросился вперед, потянув за собой прикованных к нему обезьян. Пылая гневом, он взобрался на ствол дерева, выпиравший из громадной рамы, и наконец в открытую выразил вулканическую ярость, многие часы кипевшую у него внутри.
– ОСТАВЬТЕ ЕГО!
Ошеломленное молчание повисло над строительной площадкой после яростного крика Цезаря, которое прерывалось только шорохом падающего гравия и скатывавшегося по стене щебня. Все головы повернулись к разъяренному шимпанзе, смотревшему на Полковника из-за деревянного забора. Обезьяны и люди стояли, замерев, на своих местах, пораженные громогласной командой Цезаря. Даже Рыжий опустил кнут, прекратив на мгновение истязать Перси.
На несколько секунд Цезарь встретился глазами с Полковником – взгляда никто из них не отвел, – и остальные обезьяны стали собираться у него за спиной. Сначала ничто не нарушало тишину, просто хриплое дыхание и ворчание, но потом все больше обезьян присоединилось к ним. Они громко ухали и визжали, пока их крики не переросли в оглушительный хор, эхом отдававшийся в гранитных стенах каньона. Гримасничающие обезьяны побросали камни, которые они держали в руках, выпустили из рук веревки и инструменты.
Эта неожиданная демонстрация поразила Цезаря. Он, удивленный, повернулся к своим обезьянам, которые сначала отвергли его. Теперь они были вместе, встав на защиту своего собрата. Его сердце наполнилось благодарностью и гордостью. Обезьяны не отказались от надежды… или от него.
«Вместе обезьяны – сила».
Перси, распростертый на обледеневшем полу тюремного двора, несмотря на ужасные раны, с восторгом и восхищением глядел на неуверенно топчущихся на одном месте солдат, не знающих, как вести себя в сложившейся ситуации. Яростные крики обезьян зазвучали почти оглушительно, солдаты оглянулись на Полковника, но он, не отводя взгляда, зло смотрел на Цезаря.
В отчаянии солдаты закричали Рыжему и другим предателям, показывая на Цезаря.
– Взять его!
Головорезы вместе с Пастором и несколькими другими людьми стали раскидывать кучи мусора, чтобы добраться до Цезаря, но он вышел им навстречу из загона, не боясь последствий, которые могли его ожидать. То, что он вывел своих обезьян из уныния, вдохновило их на сопротивление мучителям и перевесило любое наказание, имевшееся в запасе у Полковника, включая массовый расстрел. Он сожалел только о том, что не сможет попрощаться с Корнелиусом или спасти сына.
Другие обезьяны, прикованные к Цезарю – среди них была Озеро, – дружно ухали и визжали, пока предатели хватали его, заламывая руки за спину. Обезьяны бросились ему на помощь, но были остановлены Пастором и другими солдатами, направившими на них свое оружие. Они могли только реветь и ухать, протестуя, вместе с остальными взятыми в плен обезьянами. Кое-кто из горилл бил себя кулаками в грудь. Шимпанзе сердито топали ногами. Орангутанги трясли сжатыми кулаками.
Явно нервничая, Пастор, обливаясь потом и сглатывая слюну, пристально смотрел на рассерженных обезьян. Одной рукой он отцепил ключ от своего ремня и передал его Рыжему, который освободил Цезаря от цепи, сковывавшей его с другими обезьянами. Бросив благодарный взгляд на Озеро и остальных обезьян, Цезарь вышел вперед, вполне довольный тем, что оставшиеся не разделят его наказание. По крайней мере, не сейчас.
Он не ожидал, что Полковник несерьезно отнесется к этому восстанию.
