Он уже собрался позвать ее, когда она без предупреждения протиснулась между камнями и пошла в направлении стены. Плохая Обезьяна в ужасе наблюдал за этим, пораженный неожиданными действиями девочки.
– Нет, нет, нет… – прошептал Плохая Обезьяна. – Нет, нет, нет!
Она на мгновение остановилась, глядя на возвышающуюся перед ней стену, потом оглянулась через плечо на Плохую Обезьяну, который яростно жестикулировал, призывая ее повернуться и идти назад. Он хотел было броситься за ней, но испугался, что будет еще хуже. Он просто испугался, вот и все.
– Вернись обратно, девочка! Вернись!
Цезарь висел на кресте. Он пытался не опускать голову, оставаться в сознании, но выиграть битву против усталости и голода было невозможно. Его голова упала на плечо, и тяжелые веки больше не хотели открываться. Требовалось большое усилие, чтобы раскрыть их.
«Закрою их на мгновение, – подумал он. – Только на мгновение».
Потом чья-то тень склонилась над ним: он смутно почувствовал это – и мгновенно очнулся, удивляясь, что уже наступила ночь. Тишина стояла в лагере, освещаемом только резким светом прожекторов. Он удивленно моргнул, пытаясь понять, сколько времени провел без сознания.
«Что я пропустил?»
Но прежде чем он смог оценить ситуацию, к нему из тени вышла едва различимая фигура обезьяны, освещаемая сзади светом фонарей лагеря. Пара волосатых обезьяньих лап протянулась к нему и нежно прикоснулась к лицу, пока он щурился от яркого света, пытаясь сфокусировать взгляд.
Снова Рыжий? Пришел подразнить его еще немного?
Обезьяна подошла ближе, ее голова загородила свет. Уродливый шрам рассекал половину лица, проходя через искалеченный правый глаз. Цезарь охнул от удивления, узнав эту обезьяну.
– Коба, – хрипло прошептал он.
Уцелевший глаз обезьяны с нежностью взглянул на Цезаря. Он наклонился к своему бывшему другу и врагу и прижался губами к уху Цезаря.
– Спи, – тихо сказала мертвая обезьяна.
Цезарь покачал головой. Он должен бодрствовать. Его обезьяны надеялись, что он освободит их. Он не мог поддаться истощению – не важно, как мало сил у него осталось или как легко будет потерять сознание и никогда больше не проснуться.
– Пойдем, – искушал его Коба. – Надежды нет.
Он посмотрел в сторону обезьян в их загонах.
– Даже они это очень скоро узнают.
Цезарь подумал о своих обезьянах. Украв ключ, он дал им надежду. Неужели Коба предполагал, что он обречен подвести их еще раз?
– Нет… – едва слышно произнес он.
– Да! – настаивал Коба. – Идем со мной…
В смерть?
Цезарь зажмурил глаза, пытаясь избавиться от надоедливого привидения, которое точно не могло быть настоящим. Коба был мертв. Он не мог быть здесь.
«Этого не может быть».
Ослепительный свет обжег глаза, он вздрогнул. Его глаза открылись как раз в тот момент, когда сверкающее лезвие мачете обрушилось на него. С громким чмоканьем оно врубилось в веревку, связывавшую его правое запястье. Освобожденная рука безвольно упала набок, и он остался висеть на одном запястье. Свободную руку словно угольями обожгло.
Ничего не понимая, Цезарь посмотрел на Кобу – и вместо него увидел Рыжего. Рядом с ним стояли Пастор и Полковник, последний светил фонарем в лицо Цезарю, пока Коба разрезал оставшиеся веревки. Цезарь свалился на помост, слишком слабый, чтобы сделать что-нибудь еще.
«Сон, – подумал он. – Коба мне просто приснился».
Но Полковник со своими подручными был очень даже реальный.
– Если доживет до утра, – сказал Полковник, – пусть идет работать или застрелите его, – он взглянул на истощенную обезьяну. – Поместите его отдельно от остальных.
Пастор покорно кивнул, а Рыжий пошел исполнять приказание Полковника. Цезарь не сопротивлялся – сил у него не было совсем – и просто сжал в кулаке ключ.
«Коба был не прав, – подумал Цезарь. – Есть надежда. И у меня, и у моих обезьян».
Морис и Ракета вылезли наружу и нашли Плохую Обезьяну, скорчившегося за кучей булыжников, скрывавших колодец от людей на стене. Орангутанг был очень удивлен, обнаружив Плохую Обезьяну на поверхности, вместо того чтобы ждать их на дне колодца, и с растущим беспокойством начал
