высматривать девочку, которую он оставил заботам странного шимпанзе. Его глаза всматривались в окружающие скалы, пытаясь обнаружить хоть какие- нибудь признаки ребенка, но ее нигде не было видно.
«Где она? Что с ней?»
Плохая Обезьяна слышал, как они вылезли из колодца. Повернувшись к ним, он с дрожью показал на отверстие в громадной незавершенной стене, защищающей лагерь. Его движения были так суетливы, что Морису потребовалось какое-то время, чтобы понять, что шимпанзе неуклюже делает жест из двух пальцев, обозначающий «идти внутрь». При этом обезумевший от горя шимпанзе едва слышно бормотал:
– Внутрь! Она пошла внутрь!
В лагерь? Морис в ужасе застыл, когда до него дошел смысл того, что сказал ему Плохая Обезьяна, и еще он не мог понять, зачем девочка это сделала. Он посмотрел на Ракету, который, кажется, был так же потрясен этой новостью. Морис понимал, что его друг не так сильно привык к этой девочке, как он, но даже Ракета осознавал всю серьезность ситуации.
Теперь и девочка находилась в опасности.
Морис выхватил бинокль у Плохой Обезьяны и навел его на стену, где люди-солдаты всю ночь работали, расставляя по местам артиллерию, затаскивали на стену ракетные пусковые установки и станковые пулеметы. Прожектора высвечивали стену, помогая солдатам в их трудах. Никто из людей, занятых своей тяжелой работой, кажется, и не заметил, как девочка вошла в лагерь. Морис не мог поверить в ее удачу.
Но что они могли увидеть раньше?
Изолированный от других обезьян, Цезарь находился в небольшой клетке прямо под сторожевой башней. Он нашел, что его новое пристанище не намного удобнее, чем крест на помосте. Он лежал лицом вниз, распростершись на холодной застывшей земле, слишком слабый, чтобы двигаться и тем более пользоваться ключом. Он не спал и не бодрствовал, а находился в каком-то полубессознательном забытьи, страшась любых снов, которые могли бы его посетить, прекрасно понимая, что в них его мог ждать Коба.
Лучше было совсем не спать.
Вдруг что-то пролетело сквозь решетку его клетки и с мягким стуком упало на землю рядом с ним. Удивленный, Цезарь поднял голову и увидел тряпичную куклу девочки, валявшуюся на мерзлой грязи.
«Что?»
Он посмотрел вверх и увидел саму девочку, стоявшую прямо напротив его клетки и смотревшую на него с тревожным выражением на своем грязном лице. Всю дорогу сюда кукла пролежала в кармане ее парки, пока она не бросила ее в клетку.
Утешить его?
Сбитый с толку присутствием девочки, Цезарь сначала подумал, что он снова видит сон. Он огляделся в поисках Кобы, но увидел только девочку, которая казалась такой же настоящей и осязаемой, как металлические прутья решетки между ними. Он понял, что она не была плодом его воображения, восставшая, подобно Кобе, из глубин его виноватой совести. Она на самом деле была здесь и смотрела на него своими печальными голубыми глазами.
«Как такое возможно? Откуда она пришла?»
Он хотел спросить ее, как и почему она оказалась здесь, но знал, что она ему не ответит. Полковник раскрыл тайну постоянного молчания ребенка. Цезарь понимал, что мутировавший вирус отнял у нее способность говорить. Несмотря на то, что сам он находился в весьма плачевных обстоятельствах, он пожалел ее и был рад, что Уилла здесь не было, и он не мог увидеть, к чему привели его самые лучшие намерения. Уилл хотел спасти людей, а не сделать их немыми.
«Но где же Морис, – задался вопросом он, – и Ракета, и Плохая Обезьяна?»
Он приказал своим друзьям покинуть эти горы, если он не вернется, – так что же здесь произошло? Он снова оглянулся, но его сподвижников рядом не было. Он вопросительно посмотрел на девочку, которая снова поразила его, проведя пальцем вдоль шеи, повторив знак, которому Морис учил ее раньше.
«Пить хочешь?» – спросила она его жестом.
Цезарь был поставлен в тупик и одновременно тронут вопросом девочки. Он не мог подумать, что она могла общаться таким образом. Он поднял руку, чтобы ответить, но она, не дожидаясь его ответа, резко повернулась и скрылась из вида. Очень беспокоясь за нее, Цезарь вытянул шею, чтобы посмотреть, куда она побежала, но ее уже не было видно. Он удивился глубине своего беспокойства – ведь он никогда не обращал на нее особого внимания во время их тяжелого путешествия – и стал терпеливо дожидаться ее возвращения. Она вернулась, неся в обеих руках тяжелое ведро с водой. Вода стала выплескиваться из ведра, когда она поднесла его к прутьям решетки.
При виде воды Цезарь нашел в себе силы подняться с земли и подползти к тому месту, где стояла девочка. Он прислонил свое выпачканное в запекшейся грязи лицо к прутьям, и она наклонила ведро, выливая воду в его разинутый рот. Он жадно глотал ее, радуясь тому, как она смачивала его пересохшие глотку и язык, на которых несколько дней не было ни капли воды. Он не помнил, была ли когда-нибудь простая вода такой вкусной.
«Спасибо тебе, – подумал он. – Добрая девочка».
