обезьянам, чтобы те оставались на своем месте – по крайней мере сейчас. Он кивнул на башню, где виднелся стоявший перед окном Полковник, освещенный висевшей за его спиной лампой. Был виден только его силуэт, и нельзя было сказать, смотрит ли человек на тюремный двор или просто пялится в никуда.
Ракета посмотрел через двор на Цезаря.
– Думаешь, он догадался, что мы к чему-то готовимся?
Цезарю самому хотелось бы это знать. Если Полковник заметил что-то подозрительное несколько минут назад, послал ли он солдат проверить это? Вряд ли обезьяны смогут исполнить свой план побега, если Полковник будет стоять как часовой на своей башне. Тогда их точно заметят.
Прошло несколько долгих минут, прежде чем Полковник отвернулся от окна и исчез в своем гнезде. Но свет в башне продолжал гореть, и это значило, что Полковник еще не отправился отдыхать, а вместо этого бессонно мечется по своему логову и может в любое время вернуться к окну.
Ракета вскинул винтовку, готовый к действиям.
«Пойду?» – спросил он жестами.
Цезарь отрицательно покачал головой. Цезарь разделял его беспокойство – ночь подходила к концу, у них кончалось время, – но рисковать они не могли, пока Полковник бодрствовал.
«Подожди, – ответил знаками Цезарь, – когда он погасит свет».
Снег стал падать все сильнее. Поднявшийся ветер завывал в ночи, обезьяны смотрели на башню и ждали…ждали… ждали…
Прошло несколько часов, снегопад сменился метелью. Свежий снег белым одеялом накрыл лагерь, засыпал дрожащих от холода обезьян, которые сбились в кучу внутри загона, пытаясь согреться, все время оглядываясь на смотровую башню Полковника. Изморозь покрыла их меховые шкуры, и все они стали такие же белые, как покойный, недоброй памяти, Снежок.
А свет у Полковника продолжал гореть.
Бесконечное ожидание стало пыткой для Цезаря, который прекрасно понимал, что время уходит. Туннель под загоном для взрослых обезьян был готов, и все было готово к побегу, только не сами обезьяны, которые отказывались покидать лагерь без своих детей. Но как они могли попасть в загон с детьми, если Полковник, возможно, наблюдал за ними сверху? Возможно, что человек спал, несмотря на то что внутри помещения, в котором он находился, горел свет, – но рассчитывать на это было нельзя, принимая во внимание то, как странно вел себя Полковник совсем недавно. Цезарь мог легко представить, что накануне битвы человеку не спалось. Возможно, он в последний раз перед боем решил свериться с картами и повторить план операции, а может быть, медитирует перед своим нелепым алтарем? Или отрубился, пьяный, на своей кровати?
Угадать было невозможно.
Оторвав горящий взгляд от огней сторожевой башни, Цезарь посмотрел на Ракету, который лежал, свернувшись в клубок, у ворот загона, не выпуская из рук винтовку. Безволосый шимпанзе стряхнул прилипший к голове и плечам снег и взглянул в ответ на Цезаря.
«Скоро солнце встанет», – знаками показал Ракета.
Цезарь прекрасно это понимал. Из-за бурана трудно было сказать, посветлело ли небо, но рассвет должен был наступить очень скоро. Цезарь в последний раз посмотрел на сторожевую башню, надеясь, что свет в ней погас, и понял, что откладывать больше нельзя.
«Идем сейчас, – знаками показал он Ракете. – Или все кончено».
Ракета мрачно кивнул. Дождался, когда луч прожектора минует загон и, сжимая в руке оружие, бросился вперед. Быстро перебежав двор, он подошел к клетке Цезаря, и обезьяний вожак наконец вышел из нее, довольный тем, что оказался на свободе.
Не тратя времени на разговоры, пригнувшись, они метнулись мимо пустой сторожевой башни в сумрачный проход между погруженными во тьму солдатскими казармами и загоном для детей обезьян, сбившихся в кучу, чтобы согреться. Цезарю очень не нравилось оставлять следы на свежем снегу, но с этим ничего нельзя было поделать. Как совсем недавно сказал Полковник, природа не вмешивалась в планы ни людей, ни обезьян. Цезарь мог только надеяться, что следы не заметят до того момента, когда людям будет уже поздно на них реагировать.
Мимо загона с детьми прошел солдатский патруль, буквально на мгновение разминувшись с Цезарем и Ракетой. Пока солдаты не скрылись из виду, обезьяны, не дыша, стояли в темном проходе, прижавшись спинами к холодной бетонной стене. Потом Цезарь снова дал сигнал Ракете, и они бросились к загону с детьми, где и застыли, столкнувшись с ужасной картиной – несколько маленьких горилл, орангутангов и шимпанзе дрожали, покрытые толстым слоем снега.
Ярости Цезаря не было предела. Бессердечные люди не снабдили малышей одеялами, не развели огонь и не предоставили никакого укрытия от снежной бури. Ему стало понятно, что Полковник оставил детей в живых только для того, чтобы заставить повиноваться их родителей и избежать бунта, если бы он просто убил их на глазах взрослых. Дети были заложниками, но Полковник уже перестал в них нуждаться. Цезарь прекрасно понимал, что командир-убийца не пожалел бы их при первом удобном случае. Он не собирался оставлять в живых ни одну обезьяну.
Как можно тише они отомкнули ворота и распахнули их. Хотя взрослые обезьяны не поднимали шума, их действия пробудили ото сна нескольких малышей. Еще не вполне проснувшись, детеныши сели, протирая глаза, и стали отряхиваться от снега, засы?павшего их маленькие тела, а потом вскочили
