Я облизал пересохшие губы. Утер взмокший лоб.
И опять подумал о словах Кати.
Значит, «древний символ света и возрождения»?
А что еще эта фигура может символизировать? Мою шизофрению?
Или те крепкие нити, через которые КТО-ТО может превратить меня в послушную марионетку?
Я вздохнул. Сорвал травинку и посмотрел в безмятежное небо.
В конце концов, что мне известно о событиях прошлой ночи? Только собственные видения – надо сказать, ясные до жути. Но от галлюциногенных грибов приходы бывают и круче. Этим меня не удивишь – в нежной юности до фига перепробовал бьющей по мозгам дряни…
И Катя ничего не помнит.
Красивая история – знахарка спасает жизнь раненому воину… Я скривился, словно от зубной боли. Откусил травинку, пожевал и нервно выплюнул.
«Слишком красиво!»
А как там было на самом деле?
Слегка нас подлечили и сделали придурку трикстеру стильную татуировку? Ага, чтоб этот удивительный крест мог предупреждать его об опасности… Или чтоб управлять каждым его шагом?
…Солнце уже стояло близко к зениту.
Я медленно, будто нехотя, вернулся к спрятанному в кустах «Фалкону». Мрачно посмотрел на Катю.
«Толку с того, что ты защитил ее от упырей? Может, теперь, рядом с тобой, ее судьба – в не меньшей опасности?»
Я достал из рюкзака флягу и глотнул успевшей нагреться, почти противной на вкус воды. Опять покосился на девушку.
Красивая, хотя по-своему, не так, как Настя. У этой черты лица мягче и взгляд… Такой, что не верится во все с ней случившееся. С ее лицом и голосом надо нянчить детишек – своих или чужих. Надо читать им вслух добрые сказки, в которых не бывает «Высшей России» и упырьих кланов.
Нет, все худшее – не для нее!
При первой же возможности залью в бак горючки и сам отвезу ее в соседнюю область – есть у меня там давние знакомые…
– Глеб, – нарушила молчание Катя, – мы кого-то ждем, да?
– Моих друзей.
Она кивнула, будто соглашаясь, и вдруг сказала:
– Ты столько для меня сделал…
– Не надо, – качнул я головой, – не надо благодарить. Я делал лишь то, что считал нужным…
– Понимаю. И у меня к тебе еще одна… очень важная просьба.
Я слегка напрягся:
– Какая?
Попросит связаться с ее родней? Исключено. Их будут проверять в первую очередь. Для их же безопасности пусть пока считают ее погибшей…
– Глеб, я хочу быть с тобой.
– В смысле? – растерянно пробормотал в ответ.
– С тобой и твоими друзьями… С подпольем и Невидимой Армией!
Я поморщился. Ага, как раз ее нам не хватало – для полной победы.
Вслух ответил:
– Ты ошибаешься. Я ничего не знаю ни про какое подполье.
– Считаешь меня дурочкой? – усмехнулась она.
– Считаю этот разговор бессмысленным.
Катя опустила глаза. И тихо уточнила:
– А в чем, по-твоему, есть смысл? В том, чтоб стоять в стороне, когда кого-то убивают у тебя на глазах? И радоваться, что до тебя пока не дошла очередь? Думаешь, я смогу так жить?
– Другие живут, – сухо сказал я и отвернулся. Чтоб она не видела моего лица. В памяти опять, как наяву, чернели сожженные дома. И опять среди пепла угадывались человеческие останки… А еще я помнил взгляды – тысячи взглядов, которые ждали моего выбора. И невыносимо ясно звенело в ушах: «ЖИВИ И ПОБЕЖДАЙ!»
Все это было. Было со мной…
И с Катей… Разве ее не зацепило огненным крылом?
Почему ж только худшее кажется мне реальным?
Ракетчик когда-то сказал: «Выросший в сумерках никогда не поверит в солнце…» Неужели это про меня?
