плавать. Так и случилось, он действительно не умеет.
– Как вы узнали о том, что здесь должен появиться Боллингсворт?
О боже. Час от часу не легче. А это я как ему объясню?
– Прошу прощения, инспектор, – сказал Фагенбуш, коротко и официально кивнув Тарнбуллу. – Если вы ищете свидетеля, я буду рад предложить вам свои услуги.
– Вы? Но вы же второй помощник хранителя музея, если я не ошибаюсь. А вас каким ветром сюда принесло?
– Сегодня утром я обнаружил, что девочки нет в музее. Зная об отсутствии ее отца и о том, как сильно загружена работой ее мать, я отправился искать ее, чтобы задержать и вернуть домой.
Этот разговор отвлек внимание инспектора от меня. Клайв Фагенбуш еще раз пришел мне на помощь и спас. Надеюсь, это не войдет у него в привычку. Не думаю, что мне хочется менять свое мнение о нем.
Пока Фагенбуш рассказывал инспектору о моем исчезновении из музея, один из констеблей спустился по трапу с «Дредноута» и направился к нам.
Подойдя ближе, он негромко доложил Тарнбуллу:
– Я только что говорил с капитаном. Она была права, сэр! Боллингсворт здесь. Даже более того, капитан сказал, что у этого негодяя в кармане обнаружили золотую монету.
Я мысленно поблагодарила за монету милого Сопляка и поклялась, что куплю ему целую коробку носовых платков.
– Ну, золотая монета в его кармане могла оказаться и не ворованной, – сухо заметил Тарнбулл, а затем обернулся ко мне: – Хотя вкупе со всем остальным… похоже, что вы были правы, мисс.
Судя по выражению его лица, это признание далось инспектору с большим трудом – впрочем, кому приятно признавать свое поражение!
– Как только мы проверим все, о чем вы нам сообщили, и все ваши слова подтвердятся, я отпущу вашего отца домой. Это самое лучшее, что я могу обещать вам.
– О, благодарю вас, сэр!
Возвращаясь в музей, мы довольно долго молчали, а когда молчание стало уж вовсе неловким, я перестала смотреть в окно, повернула голову, внимательно поглядела сбоку на Клайва Фагенбуша и спросила его:
– Как давно вы работаете в Братстве?
– Десять лет, – ответил он, искоса взглянув на меня.
– В самом деле? Так давно? А у вас есть татуировка? Вот здесь, – я постучала пальцем у основания шеи, где, как мне было известно, члены Братства носят этот защитный символ.
– Нет, – ответил он. – Еще нет.
Интересно, что же он за член Братства, если у него даже после десяти лет службы нет татуировки? Наверное, не из самых лучших, мягко говоря.
Словно прочитав мои мысли, Фагенбуш пояснил:
– В своем нынешнем качестве я работаю в Братстве только три года. Чтобы стать полноправным членом Братства и получить татуировку, требуется пять лет. Тогда же член Братства получает кольцо, такое же, как у вас.
Он с явной обидой, посмотрел на мою руку с надетым на палец кольцом, которое вручил мне Вигмер после окончания операции по возвращению Сердца Египта на его законное место.
– Долго же вам пришлось добиваться, чтобы вас приняли в Братство.
– Дело не в этом, – сквозь стиснутые зубы ответил Фагенбуш.
– Да, конечно, конечно.
Вновь повисло молчание. Затем нежелание разговаривать со мной уступило желанию рассказать о себе, и Фагенбуш вновь заговорил:
– Я хотел стать одним из агентов Братства с тех пор, как узнал о его существовании. Но мой брат вступил в него первым.
Он опять замолчал, и я, подождав немного, спросила:
– И?..
– И его убили, когда он был на задании, – холодно проговорил Фагенбуш. – Вигмер отказывался принимать меня, поскольку считает, что ни одна мать не должна приносить в жертву Братству сразу обоих своих сыновей, – он отвернулся к окну и продолжил, глядя в него: – Так продолжалось до смерти матери. Она скончалась три года назад, и только после этого Вигмер разрешил мне начать обучение в Братстве.
Я съежилась на своем сиденье. Мне было жаль, что я узнала все это – теперь Фагенбуш начинал представляться мне совершенно в ином свете.
Зато сейчас стало понятно, почему Вигмер так твердо уверял меня, что Фагенбушу можно полностью доверять.
– Ну, вот и приехали, – сказал Фагенбуш, по-прежнему не глядя на меня. Он открыл дверцу, вышел и протянул мне свою руку.
Я посмотрела на его руку и поняла, что не смогу оставить ее повисшей в воздухе. Я мысленно напомнила себе о том, что сегодня Фагенбуш спас меня – причем дважды, – и приняла его руку.
