— …он не так глуп, и пин-код, открывающий доступ к компьютеру, — всего лишь обычная система защиты, от которой нет никакого толка. Большая часть документов зашифрована, а у меня нет ключа, чтобы прочесть их. Я обшарила всю комнату, но ничего не нашла.
— Наверное, держит при себе.
— Маньяки, помешанные на архивах, всегда держат ключи при себе.
— А ты не сумеешь взломать код?
Иезавель слабо улыбается.
— Мое тело напичкано нановирусами, но они не дают мне интеллектуальных преимуществ. И у науки есть свои пределы. Так что отвечаю на твой вопрос: я не компьютерный гений.
Натан улыбается ей в ответ.
— Ты сказала, что некоторые данные не закодированы…
— Да, например, публикации в прессе, посвященные Фаб-Кортекс. Я смогла восстановить часть своей истории. Питер плевать на меня хотел. На самом деле с середины восьмидесятых годов различные группы сторонников евангелической церкви и креационизма в правительственных кругах начали выступать с резкой критикой имплантируемых под кожу чипов. Ее подхватили ассоциации по защите прав граждан, и, поскольку Фаб-Кортекс сотрудничала с производителями продовольственных товаров, союзы потребителей…
— …категорически отказались от поддержки опытов.
— Их не щадила ни региональная, ни общенациональная пресса. В экономике этой части Соединенных Штатов религиозные лобби имеют такой вес, что они были вынуждены перевезти оборудование в Европу, бросив немалую часть имущества… и денег.
— И результаты пятнадцатилетних исследований… Представляю себе, в какой ярости они были, и инвесторы тоже.
— И тут появилась семья Сат.
— Которая вдруг предложила приютить их, когда они очутились в Европе.
— Сегодня, после терактов 11 сентября, когда все помешаны на общественной безопасности, охране спокойствия и карательных операциях, те же лобби добивались бы того, чтобы проект увенчался успехом.
— Только в те времена миссия была невыполнима.
Иезавель морщится.
— Тогда транснациональные корпорации, религиозные организации и исследовательские группы еще не вступали в тайный сговор, как сегодня. И они пренебрегли религиозной обстановкой.
— Сахар? Удивительно.
— Питер Дахан не всегда был Сахаром. Конечно, он всегда увлекался мистикой, но Библия для него — научный труд, не более того.
— Что-то вроде Евангелия от науки и техники.
— Если угодно… Во всяком случае, он никогда не говорил о ней как о столпе веры. В традиционном понимании… К тому же за исключением Ветхого Завета и нескольких более поздних текстов, Питер не признавал Библию предметом культа. Он считал Иисуса Христа и Магомета узурпаторами.
— Ясно.
— Как бы то ни было, Фаб-Кортекс пришлось отложить свой проект в долгий ящик, по крайней мере официально, и компания якобы никогда не рассматривала вопрос о серьезном распространении продукта.
— Значит, в действительности она так и не закрылась.
— Очевидно, нет, поскольку после этого продукты Фаб-Кортекс перепродавались другим американским фирмам, так или иначе с ней связанным.
— И?
— Сам подумай… Электронные браслеты для детей, сбегающих из дома, для тех, кто совершил преступление на сексуальной почве и остался на свободе под надзором, для людей, страдающих болезнью Альцгеймера… Фаб-Кортекс и сегодня извлекает большую выгоду от промышленного производства этих продуктов… Питер мне об этом не рассказывал…
— Как будто ему плевать на бабки.
— Ошибаешься, он очень внимательно изучал счета.
— Я не это имел в виду. Можно подумать, что для Сахара деньги — необходимое средство, но не самоцель…
— Естественно, когда их полно.
— Я…
До них доносится какой-то шум.
— Слышал?
— Что?
— Тихо!
