Гонится за Иезавелью.
«Он не даст ей ни малейшего шанса».
Более двух десятилетий исследовательской работы и опытов над ее телом скоро будут сведены к нулю. Она достигла пика своего физического развития. В лучшем случае ей осталось жить два или три года. На начальной стадии вирус не вечен.
Иезавель — всего лишь первая стадия процесса.
«А не результат».
Значит, она может рассчитывать максимум на три года, начиная с сегодняшнего дня, и понятия не имеет о том, как поведет себя тело в последние месяцы активности вируса. Впрочем, продолжительность ее жизни может сократиться до одного года, и даже меньше. Вирус — штука предательская, неконтролируемая, никому не известны его долгосрочные последствия. На этот счет существуют только смутные предположения. Учитывая то, какое количество смертей наблюдалось сразу после инъекции, ученые стали возлагать надежды на подопытных второго и третьего поколения. Иезавель уже не в игре. Так что нужно было по полной использовать ее потенциал в короткие сроки.
Иезавель теперь в прошлом.
«Тексье привезет ее мне».
Сахар снова проваливается в беспокойный сон.
Безразличный к пейзажу и городам, которые он проезжает, Оливье Тексье борется со сном, вцепившись в руль «Рендж Ровера». Он отправился в путь без подручных.
«Разобраться самому».
На него почти перестал действовать допинг, который он принимает уже двое суток. У Тексье на уме одно.
«Уничтожить Иезавель».
Улыбка.
«Вставить ей в зад».
Потом проверить, как размещены малышки, и прикончить эту мразь, Джона Манкидора.
«Предатель».
Если бы в тот раз, в октябре прошлого года, Сахар позволил Тексье действовать на свое усмотрение…
«Не понадобилось бы нестись на другой конец Европы, чтобы отыскать безмозглую шлюху».
Из-за боли, раздирающей правый бок, он вынужден останавливаться каждые два часа и подолгу отдыхать.
Он никогда не предаст Сахара.
«Единственный из всех».
Фоб, Фирмини, Манкидор, Эшен — все они чертовы предатели, готовые на что угодно ради денег.
«Всему свое время».
БЕРЛИН,
— Иезавель, какой приятный сюрприз!
Сильвия Сат, подвыпившая и слишком сильно накрашенная, собирается снять пальто, но тут в другом конце коридора, ведущего к комнатам, появляется Иезавель.
— Как же ты изменилась! Я не видела тебя много лет…
— Я вас не помню.
— Конечно, тебе ведь тогда было, кажется, не больше шести или семи, но…
Удивление быстро сменяется другим, неясным чувством: поднятые брови, бегающий взгляд, сомнение.
— Откуда ты?
Безо всяких уверток:
— Из подвала.
