руку от своего мужского достоинства. Аэлине хотелось продолжать ласки, одновременно познавая любимого.
– Позволь мне, – сказал Рован, припав губами к ложбинке между грудями. – Я хочу тебя ощутить.
У него дрожал голос. Аэлина приподняла ему подбородок и заглянула в глаза.
Желание никуда не пропало, но глубже, как под поверхностью льда, находилось что-то еще. Облегчение вперемешку со страхом. Желание трогать ее было для Рована напоминанием обо всем, что Аэлина совершила в этот странный и страшный день; напоминанием о том, что она цела и невредима.
– Давай, принц, ощущай, – сказала она, приподнимаясь на локтях. – Ощущай меня везде и повсюду.
Рован хищно улыбнулся, и его широкая ладонь поползла от шеи Аэлины до самого лобка. Это была не столько ласка, сколько ритуал мужчины, властно трогающего свою женщину. Аэлина вздрагивала от каждого движения ладони. Ей стало трудно дышать. Она чуть не вскрикнула, когда Рован раздвинул ей ноги, обнажив ее естество.
Их обдало прохладной водой. Рован поцеловал ей пупок, затем бедра.
Аэлина, как зачарованная, смотрела на его серебристые волосы, блестевшие под лунным светом, на его руки и голову, что застыла у нее между ногами.
Рован лакомился ею. Он смеялся, утыкаясь в ее влажную кожу. Аэлина выкрикивала его имя. На песчаном берегу, где шелестели пальмы и плескались волны, она позволила себе временно забыть о разуме.
Ее бедра вздымались, требуя продолжать, продолжать, продолжать. Умелый язык Рована уступил место умелому пальцу. Тот скользнул в ее лоно и коснулся бугорочка, вызвав настоящий взрыв звездного огня.
– Аэлина, – простонал Рован.
– Продолжай, – ответила она. – Не останавливайся.
Это слово сломало последний защитный барьер. Рован навис над нею. Аэлина шумно вздохнула. Одна рука Рована уперлась в песок, другой он помогал себе осторожно входить в ее лоно. Едва ощутив его в себе, Аэлина забыла собственное имя. Его первые толчки были совсем медленными и легкими. К этому времени она забыла про собственное тело, королевство Террасен и необходимость спасать мир.
Войдя в нее целиком, Рован дал стенкам ее лона свыкнуться с его присутствием. Аэлина чувствовала: ему все тяжелее сдерживаться. Она протянула пылающие руки к его лицу. Вокруг них снова заметался ветер, закружился лед, тая в лентах пламени. Глаза их ничего не выражали.
Происходящее между ними не переводилось в слова, ибо нигде в мире не было языка, способного выразить это.
Рован склонился к ней, одновременно начав двигаться внутри ее. Они забыли обо всем.
Кажется, она плакала. А может, это были его слезы у нее на щеках, быстро превращающиеся в пар.
Руки Аэлины обнимали его сильную, мускулистую спину, покрытую шрамами давних сражений. Его толчки становились все быстрее и неистовей. Ее ногти впились ему в кожу. Проступила кровь. Вряд ли сейчас Аэлина думала, что странным образом метит Рована, объявляя его своим. Кровь стекала ему на бедра. Аэлина запрокинула голову, подставляя ему горло. Ему, только ему.
Магия Рована неистовствовала, но его рот, приникший к шее Аэлины, был сама нежность и внимательность. Даже клыки, касавшиеся ее кожи и способные прокусить ей шею насквозь. Но напрасно смерть парила над берегом, рассчитывая перетянуть страсть Рована на свою сторону. Его руки всегда были нежны с Аэлиной. Особенно сегодня.
Ее оргазм наступил неожиданно, как пожар, обрушившийся на лес. Она забыла собственное имя, зато помнила имя Рована, которое выкрикивала снова и снова. А он продолжал свои толчки, выжимая из нее последние крупицы наслаждения. От ее огня весь песок вокруг расплавился, превратившись в стекло.
Через мгновение в ее лоно ударили горячие струи семени. Рован повторял ее имя, и Аэлина наконец вспомнила, как ее зовут. В воду ударила молния, сопровождаемая ледяным ветром.
Аэлина поддержала любимого, добавляя вспышки своего пламени к его молниям. Пока Рован исторгал семя, над морем метались огненные сполохи и били молнии.
Молнии продолжали сверкать и потом, когда Рован затих. Под щит проникли звуки окружающего мира. Шум волн, хриплое дыхание Рована. Он лениво целовал Аэлину, касаясь губами виска, носа, рта. При всей красоте этого вечера и их магии самым красивым для нее было лицо Рована.
Он и сейчас еще оставался в ней. Их обоих пробирала дрожь. Рован уткнулся ей в плечо, сбивчивое дыхание согревало кожу.
– Я… – хриплым шепотом произнес он. – Я и не знал, что это может быть таким…
– А я знала, – ответила Аэлина, водя по его испещренной шрамами спине. – Знала.
Ей уже хотелось повторения, и она прикидывала, долго ли придется ждать.
– Однажды ты сказал, что не кусаешь женщин, принадлежащих другим мужчинам.
Рован несколько напрягся.
– А свою женщину ты можешь кусать?
В зеленых глазах вспыхнуло понимание. Он нашел на шее Аэлины следы, некогда оставленные его зубами.
