– А тебе бы хотелось, чтобы я и сейчас была скована?
Сапфировые глаза сверкнули.
– Не всегда. Но бывает, что да.
Ведьма усмехнулась и, не слишком задумываясь над словами, сказала:
– А ты так всерьез и не задумывался.
– О чем? – спросил Дорин, хотя сразу понял смысл ее вопроса.
– О том, кто я такая и что собой представляю.
– Ведьмочка, неужто мое мнение для тебя что-то значит?
Манона встала, но к Дорину не подошла, а осталась в нескольких шагах и позволила темноте служить барьером между ними.
– Смотрю, тебя даже не разозлило, что Аэлина умыкнула Мелисанду, поставив вас всех перед фактом. И тебе все равно, что я – полукровка с примесью крошанской крови.
– Не считай мое молчание признаком равнодушия. У меня есть достаточно оснований держать свои суждения при себе.
На кончиках его пальцев поблескивал лед.
– Я вот думаю, – зевнула Манона, – кто из вас прикончит Эравана: ты или королева.
– Мне важнее, что огонь выступает против Тьмы.
– Но ты бы мог порвать короля-демона в клочья, даже не замарав своих рук. Другими руками, невидимыми.
Дорин улыбнулся одними губами:
– Я могу найти своим рукам лучшее применение. И видимым, и невидимым.
Это прозвучало как приглашение. Как вопрос. Ведьма не отвела глаз.
– Тогда закончи то, что начал, – прошептала Манона.
Ответная улыбка Дорина была мягкой, но с оттенком жестокости. Маноне стало жарко, будто огненная королева воспламенила ей кровь.
Она позволила Дорину прижать себя к стене. Смотрела, как он развязывает верхние тесемки ее белой рубашки. Одну за другой.
Она позволила ему коснуться губами ее голой шеи – под самым ухом.
Манона чуть выгнула спину, откликаясь на его ласку, на прикосновения языка. Потом Дорин отстранился, но невидимые руки продолжали скользить по ее бедрам, двигаясь к талии. Рот короля был приоткрыт, а тело дрожало от напряжения. Он сдерживал сам себя. Такое Манона уже видела, когда мужчины с вожделением смотрели на нее, пожирая глазами, но не решаясь перейти к действиям.
– Гончая тогда нам соврала, – вдруг сказал Дорин. – Про гибель твоей заместительницы. Я ее вранье… чувствовал на вкус.
Маноне почему-то стало легче, но она оборвала короля, заявив, что не хочет об этом говорить.
Дорин снова приблизился, и невидимые руки достигли ее грудей. Манона скрипнула зубами.
– А о чем, Манона, ты хочешь говорить?
Раньше она не слышала, чтобы он называл ее по имени. И тем более с такой интонацией.
– Ни о чем, – бросила ведьма. – Да и ты тоже, – добавила она, проехавшись по нему глазами.
И опять он улыбнулся нежной улыбкой, окаймленной жестокостью. Опять подошел ближе, и место невидимых рук заняли его собственные.
Руки Дорина гуляли по ее бедрам, талии, груди. Неторопливо, даже с какой-то вялостью. Манона не противилась лишь потому, что никто никогда не осмеливался ласкать ее так. Каждое соприкосновение их тел оставляло ощущение огня и льда. Манона вдруг поймала себя на том, что эти движения завораживают и даже убаюкивают ее. Ленивые, уговаривающие движения. Она не противилась, когда Дорин снял с нее рубашку и стал разглядывать ее полуголое, покрытое шрамами тело.
Ее груди возбуждали его. Взгляд Дорина сделался голодным. Но потом, стоило ему увидеть ее живот и косой шрам…
Любовный голод вдруг сменился ледяной жесткостью. Холодной яростью, направленной не на Манону. Вскоре она поняла куда.
– Помню, ты говорила, что существует черта между убийством ради защиты и убийством ради удовольствия. Ты спрашивала, по какую сторону от этой черты нахожусь я.
Его пальцы медленно ощупывали шрам на ее животе.
– Когда мне попадется твоя бабушка, я перейду черту.
У Маноны похолодела спина. Соски отвердели, встав торчком. Дорин это заметил. Он дотронулся до одного соска, затем нагнулся и проделал то же языком. Манона закусила губы, чтобы не застонать. Пальцы потянулись к его шелковистым волосам.
Язык Дорина продолжал ласкать ее сосок. Король чуть запрокинул голову, чтобы видеть ее глаза.
– Я хочу попробовать тебя целиком, – признался он.
Его губы потянулись к ее губам. И тогда Манона заглушила в себе все доводы разума.
Она открылась для пира короля. Манона не знала, чтo чувствует сам Дорин. Но его прикосновения имели вкус моря, зимнего утра, еще чего-то
