Если Рован был прирожденным воином и воспитывался соответствующим образом, Энда был создан для придворных интриг. Природа не обидела его ни ростом, ни мускулистостью. Но плечи Энды уступали по ширине плечам Рована, а его фигуре недоставало воинской прочности. Возможно, причиной была разница их обучения. Брат приплыл сюда не командовать войсками своего отца, а больше для представительства. После нескольких десятилетий их сравнительно вольного детства пути Рована и Энды достаточно сильно разошлись.
Рука Энды оставалась на эфесе изящного меча. На лице не отражалось ни малейшего беспокойства.
– А ты изменился, – заметил брат, сдвигая брови. – Лучше выглядишь.
Когда-то они с Эндой, невзирая на различия жизненных путей, были дружны. Но это было давно, до встречи с Лирией и… до всего остального. Рована тянуло рассказать, кто виновник этой перемены, но он не мог тратить время на посторонние разговоры. Время сейчас отнюдь не являлось его союзником.
И все же Рован сказал:
– И ты тоже изменился, принц.
– За это можешь благодарить моего парного, – сдержанно улыбнулся Энда.
Раньше такое признание всколыхнуло бы в Роване не самые лучшие чувства. Слова Энды напомнили ему, что брат – не воин, а знаток придворных лабиринтов. Но Энда не был лишен чутья и умел улавливать важные особенности. Он, конечно же, уловил запах Аэлины, который теперь навсегда соединился с запахом Рована. И потому Рован кивнул и, слегка улыбнувшись, сказал:
– Если не ошибаюсь, твой избранник – сын господина Кергана?
К запаху Энды тоже примешивался другой запах, подтверждавший догадку Рована.
– Да, это он.
Энда поглядел на кольцо, украшавшее его палец:
– Мы объявили о парных узах и в начале лета сочетались браком.
– Хочешь сказать, что ты ждал его сто лет?
Энда пожал плечами. Пальцы, сжимавшие эфес меча, ослабли.
– Достойного избранника, принц, не грех и сто лет дожидаться.
Рован это знал. Он настолько хорошо понимал брата, что от сознания этого у него защемило в груди.
– Эндимион, – хрипло произнес Рован. – Энда, выслушай меня внимательно.
Очень и очень многие сейчас кликнули бы стражу, но Рован знал Энду. Во всяком случае, надеялся, что некое качество у брата сохранилось. Энда никогда не совал нос в его дела – не то что прочая родня. Почти никогда, если быть точным. Но Энда отличался редкой для придворного порядочностью.
И потому Эндимион выслушал своего двоюродного брата. Рован старался излагать самую суть. Он изо всех сил подавлял дрожь в руках. Рован считал свою просьбу достаточно простой и выполнимой.
Когда он закончил, Энда просто смотрел на него. Лицо придворного не выражало ничего. Маска бесстрастия, без которой при дворе – ни шагу.
– Я это обдумаю, – сказал наконец Энда.
На большее Рован не мог и надеяться. Он молча обернулся ястребом и вылетел в ночную тьму, остро пахнущую морем. К другому кораблю, чей флаг ему тоже был очень хорошо знаком.
Он перелетал с корабля на корабль, где произносил одни и те же слова и высказывал одну и ту же просьбу.
Все родственники, к которым он обращался, давали ему одинаковый ответ: «Я это обдумаю».
Глава 62
До рассвета оставалось не более часа, когда Дорин ворвался в каюту Маноны. Ведьма уже проснулась. Дорин словно не видел ни расстегнутой рубашки, ни голой груди, от которой совсем недавно не мог оторваться.
– Одевайся и идем со мной.
К счастью, Манона не стала возражать. Скорее всего, ей было любопытно.
В каюту Аэлины войти без стука он не решился. Мало ли, вдруг королева и Рован перед лицом неизвестности спешили насладиться последними мгновениями? Однако королеву Дорин застал одетой. Принца в каюте не было.
– В чем дело? – только и спросила Аэлина, чувствуя, что Дорин пришел не просто так.
– Скоро увидишь.
Дорин повел Аэлину и Манону в трюм. На корабле уже не спали и готовились к сражению.
Вчера он весь день размышлял над странными словами ведьмы. Они не вязались с наслаждением, подаренным ею до этого. Удивительным наслаждением, от которого у Дорина запела вся кровь. И вдруг… «Если в следующий раз не хочешь соприкоснуться с железными частями моего тела, помни: не ты один решаешь».
