Сторож брату своему

зрения.

– Говоришь, к нам жалуют, – Селим, наконец, отвернулся от завораживающего зрелища гибнущей масджид и посмотрел на присосавшегося к меху Каойльна.

Тот лишь прикрыл глаза и покивал, не отрывая губ от костяного навершия – все не мог остановиться и жадно глотал воду.

– С ними два дэва! – радостно сообщил он, со вздохом отдавая мех и отирая губы рукавом.

– Три, – спокойно поправил его Амаргин.

И показал в черное устье улицы слева. Оттуда донеслось неспешное хлюпанье грязи.

Кряжистые сутулые фигуры медленно выбрели на площадь и встали, опустив к коленям когтистые руки. Круглые глазки ртутно блестели, чуть шевелились слипшиеся в сосульки длинные космы на голове. Голая серая кожа тускло светилась в темноте.

Люди видели троих здоровенных амбалов с красными светящимися глазищами, в красной одежде и в красных же чалмах. Вот только зажатые в ручищах дубины и в хен, и в мире живых гляделись одинаково – неприятно. Большие тащили эти дэвы дубины. Такими удобно и дверь проломить, и голову, никакой шлем не поможет.

– Местные, с Асира небось спустились, – пробурчал один из гвардейцев, Масуд.

Он был, наособицу, не степняк, а из здешних бедуинов-таглиб.

– Оголодали по засухе, теперь в долины прут, да проклянет их Всевышний…

– Похоже, к этим карматам примкнула вся здешняя мразь, шелупонь и срань леворукая, – прошипел Амаргин.

И повернулся к Каойльну:

– А… ее… видел?

– Нет, – мотнул рыжими лохмами сумеречник. – Не видел.

– Пришла бы она, – тихо сказал Тарег, – не было бы шелупони. Это как с крупным хищником: когда выходит тигр, шакалы разбегаются.

За спинами дэвов замелькали фигурки помельче и поюрче – люди. Много людей.

– Хозяйку видел? – поинтересовался следом нерегиль.

Каойльн снова отрицательно помотал головой.

– Псин ее?

– Не, не видел.

– Н-ну-ну… – зло пробормотал Тарег.

Проснись, Полдореа. Время умирать.

А вы, наилучшая госпожа, как обойдетесь без вашего города?..

Примеривающийся к копьям у стены Амаргин сказал:

– Стрелок, поинтересуйся у командира, старику с муллой надолго еще работы осталось?

Тарег скрипнул зубами. Ответ он знал и так: работы осталось не надолго. Работы осталось навсегда.

Ибо аз-Захири и почтеннейшему Абд ар-Рафи предстояло совершить подвиг: они должны были создать «четки». Так называли запечатанную охранными знаками лестницу. У порога рисовали трилистник печати Али, на ступенях сигилы Дауда, а за последней ступенью – снова трилистник имен Али. Имена собирали знаки, как нитка четок в руках молящегося собирает бусины.

Лестницы в аш-Шарийа традиционно пользовались дурной славой. Похоже, именно под ними выгибался спиной чужой призрачный мир – и наудачу касался хребтом самых невинных ступенек и проходов. От лестниц можно было ждать всякого, в особенности ночью. По ним в незримом мире могли промаршировать джинны. Или обитатели зазеркалья и Дороги Снов. Поэтому зеркала в аш-Шарийа предпочитали прикрывать на ночь тканью. Ну или не смотреться в них после сумерек. Лезть оттуда не лезли, но погримасничать, рожи построить, напугать, в особенности ребенка, могли запросто. Так что, проходя ночью по лестнице, ашшариты предпочитали вежливо извиняться. А случись, кто топнет на ступеньке или чего уронит, так читали Фатиху и сыпали солью. Ну – лестница, одно слово. Зато уж собранная в «четки», укрощенная лестница становилась неодолимой преградой для всякой злой твари и уродливого порождения. Именно такую преграду предстояло возвести аз-Захири и старику-мулле.

Вот только работа эта была не под силу человеку. Даже праведнику. Даже двум праведникам.

Потому что два человека – это очень мало для того, чтобы расписать охранными знаками длиннейший лестничный марш, за которым открывались огромные пространства резервуаров. Пятьдесят шесть ступеней должны быть запечатаны, от начала и до конца. Без пропусков. До самого последнего порога: путь начинается и заканчивается, оборвавшийся или прерванный путь – не преграда.

Печать Али и сигила Дауда ибн Абдаллаха – не простые знаки. Они тем сильнее, чем больше сил вложено в их начертание. Сделать оттиск с резного камня в данном случае помогло бы мало. Знаки нужно было прорисовывать. Письмена куфи с тройным Именем. Сигилу – пентакль в пентакле, Имена по ободу, в полном сосредоточении, после серьезной медитации. И так – все пятьдесят шесть раз, на каждой ступени. И дважды над трилистником – у порога и