– Пора, – тихо повторил лекарь.
И повернулся к двери в заднюю комнату:
– Фархад, дитя мое! Надевай самое красивое платье, мой мальчик. Пора тебе повидать нашу подопечную…
И сказал приказчику:
– Пошли невольника к ослятнику Парвазу. Пусть снаряжает носилки. Лучшие носилки – не скупись, о Навид. Нужно будет отнести кой-кого во дворец…
А потом поднялся и прошел в свою спальню. Закрыл двери. Лезвием джамбии вскрыл тайник под второй от садовой решетки доской. И извлек длинный деревянный ящик. Открыл, потом долго водил пальцами над причудливыми кольцами и медальонами, разложенными по бархатным ячейкам. И, наконец, извлек простенький серебряный перстенек с крупным куском пирита. На зеркальной, золотом сверкающей пластине вырезан был коршун с оливковой ветвью в клюве.
– Это будет в самый раз, – пробормотал старый маг. – В самый раз для хорошего приворота…
В носилках Фархада прикачало – это да еще и мерзкий холодный дождь привели к форменному разлитию желчи. Поэтому из паланкина он выбрался туча тучей – правда, мрак в душе снаружи не проявлялся никак. Ясноликая Жасмин улыбалась, покачивала бедрами и по-сестрински целовалась с невольницами, рассыпая любезности и рассовывая мелкие подарки: кому колечко, кому платочек, кому низка речного жемчуга, кому динар.
А Кабиха все не выходила на галерею.
Жасмин посидела-посидела, да и окликнула мелкого, тощего и очень хитрого евнуха Масуда. Зиндж, как ни странно, не растолстел на дворцовых харчах. Шептались, что его не разнесло, потому что все в злость и каверзы уходило. Еще говорили, что отрезали ему только ядра, а зебб оставили – и золото жаждущих ласки рабынь сыпалось в полы его рубахи. Вот почему болтали: трудясь в хаммаме так, как Масуд, брюха не отрастишь.
Ясноликая Жасмин лебезила и наливала кривящемуся черномазому чаю, подвигала варенье из айвы – и, наконец, евнух, все так же кривясь, подставил рукав – сюда, мол, клади. В рукав немедленно упал сверток с золотом:
– Пять динаров, о солнце харима, – оскалился Фархад. – И еще пять после того, как ты мне расскажешь об обстоятельствах и нраве девушки Кабихи, которую мой господин продал в этот почтенный дом некоторое время назад.
Их взгляды встретились, и улыбка изгладилась с лица прекрасной Жасмин. Масуд тоже не казался веселым.
Черных евнух пожал плечами и заметил:
– Свое недельное содержание эта шлюшка уже растратила.
– На что? – тихо поинтересовался Фархад.
– Часть отдала мне за баню, – усмехнулся Масуд. – А остальное расходует прямо сейчас, да проклянет ее Всевышний. Она соблазнила новую подавальщицу, Пакизу. Сейчас девки занимаются друг другом в комнате невольницы Саназ, которая подает по утрам кофе.
– Так вот почему ее нигде не могут сыскать… – покивал Фархад. – Проводи меня туда, о Масуд, мое дело срочное и не терпит отлагательства.
Рабынь они и вправду обнаружили в комнате Саназ – у деревянной решетки сидели две маленькие девочки из тех, что зовут в баню растереть спину. Масуд рявкнул, для верности дал каждой по пощечине, и невольниц как ветром сдуло.
В комнате громко стонали и ахали.
Заслышав стук двери, девки вскинулись и расцепились – обе стащили платья и рубашки и тискались в одних шальварах, сплетясь ногами. Кабиха как раз вылизывала грудь подружке.
Масуд принял в рукав еще один сверток с золотом и выволок скулящую Пакизу за волосы.
Кабихой Фархад занялся сам.
В этот раз он бил ее сильнее. Хлестал по животу и ягодицам тяжелым влажным полотенцем – чтоб прочувствовала. Девка сучила ногами, крутила связанными локтями и кусала платок во рту.
Фархад отвешивал удар за ударом и приговаривал:
– Сука, – шлепок, – дура, – шлепок, – жопа. Тебя, – шлепок, – сюда, – шлепок, – определили для дела, – шлепок. – А ты, о скверная? – шлепок. – Хочешь, чтобы тебя утопили в Герируде?!
Наконец, утомившись, он отбросил мокрую тряпку и сказал:
– Чтоб больше никаких шашней, о дочь греха.
И вытащил из складок пояса перстенек с пиритом.
Присел над тяжело дышащей Кабихой и вытащил ей изо рта полотенце:
– С сегодняшнего вечера будешь носить не снимая. Понятно?
Девка скривилась на дешевое колечко:
– Это? – плаксиво взвякнула она. – Меня ж засмеют! Это ж немодно!
