Имруулькайс громко хмыкнул и отвернул морду. Снова опасливо покосившись на волшебного кота, юноша продолжил:
– …так вот, сейид, халиф наш… короче, пьян он, сейид. С утра пьян.
– Это давно не новость, о Абид, – усмехнулся Тарег. – Эмир верующих проводит дни одинаково, проявляя удивительное постоянство в привычках.
Но юноша помотал головой. Поправляя съехавший икаль и оглядываясь по сторонам – нет ли лишних ушей вокруг, – он тихо проговорил:
– Сегодня, сейид, повелитель наш лютует особенно… С утра пришли к нему с чертежами кораблей и со сметами для верфей в Басре. А он уж сел пить с Кавсаром и другими… Ну, господин хаджиб наш принес ему бумаги, и с ним еще целая толпа писцов пришла, все тоже с бумагами и прошениями. Ну а халиф им и говорит: пирушка, мол, моя не помешает мне делами заниматься, я даже музыку слушать не буду, чтобы сподручнее было. Ну они и стали подавать ему письма, и чертежи, и все такое, а он сначала ел, потом пил, ну а пьет наш повелитель, ты знаешь как, о сейид, за раз не меньше ратля…
Тарег мрачно кивнул. В саду вокруг Абу Нуваса продолжалось буйное веселье.
– Сейид?..
– Я слушаю, слушаю тебя, Абид.
– Ну так вот, – снова утираясь рукавом, продолжил шептать юноша, – он все пил и пил, а они все разбирались и разбирались с бумагами и к полудню все разобрали. И даже про флот все решили, сейид, где там и что там, да какое число кораблей нужно на верфи заложить, и катибы все обсчитали, и сметы все подписали уже…
– Короче, юноша, – нетерпеливо поднял уши кот.
– Да я уж заканчиваю, – со вздохом отозвался бедуин. – Ну а потом халиф позвал слугу, чего-то ему пошептал, а тот ушел. А потом эмир верующих дал знак всем встать и отойти в сторону. И тут же вошли воины с кувшинами сырой нефти, залили ей гору чертежей, бумаг и тетрадей – и подожгли. Али ибн Иса, как это увидел, разодрал на себе одежды и повалился на пол со словами: «Всевышний слишком справедлив, чтобы примириться с тем, что наследник пророка и вождь его общины – человек, творящий подобное!» А халиф наш только рассмеялся и пошел уединиться с Кавсаром…
– Насчет справедливости Всевышнего ваш Али ибн Иса попал в самую точку, – мурлыкнул Имруулькайс. – Во всяком случае, в нее очень хотелось бы верить, в эту справедливость. А что же случилось потом? Что ж так быстро разомкнули объятия двое возлюбленных?
Абид в который раз настороженно покосился в сторону кота.
– Джинн прав, о юноша, – вздохнул Тарег. – Что делает наш халиф сейчас? Зачем я так срочно понадобился эмиру верующих и предстоятелю аш- Шарийа перед лицом… – тут нерегиль покашлял, – …ну понятно, короче, перед каким лицом.
Юный бедуин встрепенулся:
– А сейчас он сидит с рабынями этими новыми и евнухами, о сейид, музыку слушает и все такое… а зачем он вас позвал, я не знаю… – Парнишка растерянно поморгал длинными ресницами. – Вот только батюшка велел передать – лютует, мол, сегодня наш халиф…
– Я понял, – кивнул Тарег. – Передай батюшке мою благодарность за предупреждение, о Абид. А себе возьми вот это.
Нерегиль снял с пальца маленькое кольцо с сапфиром и протянул юноше. Тот выпрямился на циновке, гордо вздергивая подбородок и отстраняясь:
– Не оскорбляйте племя таглиб, сейид. Я не посыльный и не слуга.
И, коротко кивнув, Абид встал и вышел с террасы.
– Видал? – фыркнул джинн. – Точно конец света при дверях – бедуин от подачки отказывается…
Тарег, улыбаясь, надел кольцо обратно на палец и тоже встал.
– Эй, а я? – заскулил Митама, поднимаясь на короткие передние лапки.
– Нет, дружище, – покачал головой нерегиль. – Тебя я туда не возьму. Присмотри за ним, Имру…
– Эй, – насторожился джинн, – ты что это, приятель? Никак прощаешься?..
Тарег лишь фыркнул, поправляя рукава фараджийи и одергивая ее у пояса.
– Все, я пошел, – и поднял ладонь в прощальном жесте. Кот подошел к самым его ногам и задрал голову:
– Слышь чего, Полдореа… Ты это… Будь осторожен. Обещаешь? Чего ты смеешься на меня, чего ухмыляешься, кокосина твердолобая!.. Обещаешь?..
– Обещаю, обещаю… – засмеялся Тарег.
И вышел с террасы.
Над садом взлетела ханьская потешная ракета. Хохоча и сбиваясь в стайку, девушки прикрывали лица длинными рукавами. В свете ламп и свечей, расставленных по бортикам прудов и на лестницах, блестела вышивка на кафтанах, колыхались, брызгая искрами, серьги в ушах, сверкали бриллиантики в брошах на чалмах. Переодетые юношами невольницы качали бедрами, оттопыривали задки, щурили подведенные басмой глаза. Кто-то уже начал перемигиваться с евнухами, из которых только Кавсар сидел с кислой миной, отпивая глоток за глотком из большой чаши.
На коленях у аль-Амина, лицом к нему, сидела молоденькая рабыня: худоватая, с острым большеротым личиком и бледной кожей. Девушка перебирала волосы халифа, спадавшие роскошными подвитыми кудрями из-под великолепной чалмы. Аль-Амин хихикал в ответ на ее щекотку, а девушка вдруг
