Охотницы

самым богатым семьям Эдинбурга. Только несколько инженеров в стране могут создавать их.

— Подозреваю, твоя матушка была в панике, иначе бы у тебя не получилось выскользнуть из дома без сопровождения.

Кэтрин спокойно кивает.

— Она пыталась воспользоваться этим в качестве предлога, чтобы я пропустила ленч. Естественно.

— Естественно.

— И когда у нее не получилось, она рассказала, что случилось с лордом Хепберном.

Кэтрин смотрит на меня и делает глоток.

Господи! Я совсем забыла о бедном лорде Хепберне. Надеюсь, те ужасные раны зажили без особых осложнений.

— А что с ним?

— Ты не слышала? На беднягу напали во время приема.

Я изображаю шок.

— Напали? Что ты имеешь в виду?

— Кто бы это ни был, он порезал лорду Хепберну грудь, хотя, когда его нашли, на раны были наложены швы. Разве это не странно? Словно нападавший передумал.

Я округляю глаза, чтобы как можно лучше изобразить невинность.

— Подумать только! Он что-нибудь помнит?

Как сумасшедшая женщина дралась с невидимым противником, а затем заштопала раны и оставила его на кровати? Он помнит это?

— Нет, — говорит Кэтрин. — Совсем ничего.

— Что ж. Надеюсь, они найдут злодея, ответственного за это. Только подумай: нападающим мог оказаться один из гостей на балу. Представляешь?

Кэтрин ахает и роняет чашку с блюдцем на стол. Чай разливается по скатерти.

— Ради всего святого, кажется, я схожу с ума. — Она на миг закрывает глаза. — Не могу поверить, что собираюсь спросить об этом.

— Спросить о чем?

Когда Кэтрин снова смотрит на меня, ее глаза полны слез.

— Это была ты?

Я едва могу дышать, настолько болит в груди.

— Я? — хрипло переспрашиваю я. — Почему ты спрашиваешь о таком?

— Черт возьми, но, кажется, сплетни стали влиять и на меня. — Она колеблется, словно тщательно раздумывает, как задать следующий вопрос, потом решительно произносит: — Я видела тебя в коридоре. Ты просила меня подержать твою сумочку. Ты пропустила пять танцев и вернулась в бальную залу в ужасном виде. Что еще я должна думать?

Наша дружба была нерушимой с детства. Когда я была в трауре, это было моим единственным утешением, и это единственные хорошие отношения, которые у меня остались. Однако не думаю, что когда-нибудь перестану лгать Кэтрин. Я знаю, что она никогда не поймет, насколько я отличаюсь от той личности, которой она меня считает, но никак не думала, что она сомневается во мне.

— В таком случае ты думаешь, я и ее убила? — тихо спрашиваю я. — Мою мать.

— Нет! — Кэтрин выглядит шокированной. — Бог мой, я никогда бы так не подумала.

— Тогда ты должна знать, что я никогда бы не навредила лорду Хепберну.

Кэтрин изучает меня.

— Но ты знаешь, кто это сделал, не так ли?

Я улыбаюсь.

— Только если предположить, что я была там. Но я была в дамской комнате, с мигренью, помнишь?

Кэтрин не улыбается в ответ.

— Не знаю, во что ты оказалась втянута, но если это серьезно, то ты должна рассказать мне.

Возможность, конечно, соблазнительная. Только фейри знают мою тайну — большинство из них умирают после того, как узнаю?т ее. А Кэтрин — моя последняя связь с нормальной жизнью, которая у меня была, пока я не стала… такой. Если бы только она знала, как это важно, что у меня осталась единственная вещь, еще не тронутая фейри. Она связывает меня с моей человечностью, с тем немногим, что от нее осталось.

— Я не могу, — мягко говорю я.

Она опускает взгляд.

— Ты хотя бы в безопасности?

— Да, клянусь тебе.