прекрасного дня. Я внезапно осознаю, что все, должно быть, собрались на Принцесс-стрит посмотреть на катастрофу.
Я нахожу свободное место недалеко от восточной части Нор-Лох, сразу под утесом. Взмахнув крыльями, орнитоптер приземляется.
— Слава богу, — бормочет Дона.
Допив чай, я беру зонтик и открываю дверцу. Мы отходим от орнитоптера и прогуливаемся между густыми деревьями, окружающими основание Эдинбургского замка. При каждом шаге мокрая земля издает хлюпающий звук.
Воздух свежий, но не слишком холодный. Это один из немногих зимних дней, когда можно позволить себе послеполуденную прогулку. В это время года темнеет слишком рано, чтобы проводить на улице много времени. Солнце уже скрылось за деревьями. Отбрасываемые кронами тени удлиняются и становятся намного мрачнее участков, освещенных солнечным светом. В парке тихо, не слышно ни животных, ни птиц. Кроме нас, здесь никого нет.
— Я бы хотела поговорить с тобой кое о чем, — внезапно говорит Кэтрин.
Я раскрываю зонтик и кладу его на плечо. Вдалеке дождевые облака плывут в нашу сторону. До темноты осталось совсем недолго.
— Да?
Кэтрин колеблется и поглядывает на Дону. Та опускает голову и замедляет шаг, давая нам возможность поговорить наедине.
— Если Дона что-то и услышит, — говорю я, — она болтать не станет.
Кэтрин краснеет и кивает.
— Я знаю, что ты не любишь об этом говорить… Но ты хотя бы думала о замужестве?
Я смотрю себе под ноги. Носки туфель испачкались в грязи.
— Айе, — говорю я и печально улыбаюсь. — Я считаю, что это не для меня.
Дона ахает за нашими спинами. Поймав мой удивленный взгляд, она опускает голову.
— Прошу прощения, миледи.
— Все в порядке, — говорю я. — К несчастью, мой отец считает по-другому. Он хочет, чтобы я была помолвлена до конца сезона. Когда я сказала о возможных трудностях, он заявил, что я драматизирую.
— Что ж, — сухо замечает Кэтрин, — у него отзывчивости не больше, чем у чайного столика.
— Долг превыше всего, помнишь? Главное правило моего отца.
Кэтрин вздыхает с отвращением.
— Так теперь он решил интересоваться твоей жизнью? Если подумать, не прошло и года, как он стал обращать на тебя внимание.
Я недолюбливаю ее матушку, она — моего отца. В отличие от него, отец Кэтрин любил ее и относился ко мне намного лучше, чем родной отец. Он умер четыре года назад, когда мне было четырнадцать лет, а Кэтрин тринадцать.
— Моя дорогая подруга, ваш сарказм очевиден.
Она зловеще улыбается.
— Он это заслуживает.
— Никаких возражений с моей стороны.
Мы продолжаем прогулку, проходя мимо увитых плющом руин под Эдинбургским замком. Лучи заходящего солнца, пробившись сквозь деревья, окрашивают утес в оранжевый цвет. Тучи все ближе. Вдохнув, я ощущаю в воздухе запах сырости, намекающий на приближение дождя. Вот и конец приятной прогулке под солнцем.
— Я должна знать… — решается Кэтрин. — Ты перестанешь меня уважать, если я скажу, что
— Вовсе нет, — мягко отвечаю я. — Раньше я тоже хотела этого…
«До того, как стала такой».
— У тебя есть подходящий джентльмен на примете?
Кэтрин краснеет.
— Ну, я несколько раз танцевала с лордом Гордоном, и на днях он приезжал на вечерний чай. — Она вздыхает. — Я нахожу его весьма приятным.
Если бы я оставалась той, кем была раньше, это было бы моей жизнью. Ухаживания, выбор подходящей партии, заботы о том, когда же я выйду замуж…
На короткий миг я завидую Кэтрин. Она может разделить с кем-то жизнь во всей ее полноте. Ей не придется лгать супругу и по ночам выскальзывать из дома, чтобы погасить свою жажду убийства. В отличие от меня она может любить кого-то, не обманывая его.
Я стараюсь, чтобы мой голос звучал жизнерадостнее, чем я себя чувствую.
— Это чудесно. А что твоя матушка?
— Матушка не считает его подходящей партией.
