— Вам лучше поехать во дворец, ваше высочество. Всегда надо выбирать надежду.
— Это хороший совет. У меня уже не так сильно болит голова, как прежде, Сейдж. Спасибо вам за это. — Она печально улыбнулась. — Вы завидуете мне из-за того, что я принадлежу королевской семье?
Я покачал головой. Чем ближе я сам был ко дворцу в Дриллейде, тем больше боялся этого.
— Многие завидуют. Я рада, что вы цените ваше положение слуги. Вы знаете, я ведь тоже слуга. Может, я лучше одета и у меня самой есть слуги, но я мало что в жизни могу выбирать сама. Мы не такие разные, вы и я.
Она была ближе к правде, чем могла подумать, но я снова промолчал и уставился в пол.
— Вы не посмотрите на меня?
— Нет, миледи. Если я не могу посмотреть на вас как на равную, лучше не стану совсем.
Она коснулась моей щеки и мягко поцеловала вторую, а потом прошептала:
— Вспомните эту минуту, Сейдж, когда кто-нибудь в моем положении сделает что-нибудь доброе кому-нибудь в вашем. Потому что в следующий раз, когда мы встретимся, если Дариус мертв, я больше не буду важной персоной.
Она вошла в свою комнату, и служанки поспешили за ней. Только после того как закрылась дверь, я поднял глаза. Дариус мертв, и скоро мы с ней встретимся на равных. Но я предчувствовал, что для нее эта встреча не будет радостной.
32
— Куда ты направляешься? — спросил Мотт, когда я собрался уйти. Он всегда был где-то рядом.
— В свою комнату. Спина болит.
— Что подумают люди за ужином, если слуга, который ушел с Амариндой, не вернется?
— Что они подумают, если у слуги кровь просочится через повязку и закапает Коннеру праздничный стол?
— Идем, — сказал Мотт со вздохом. — Я провожу тебя в твою комнату.
— Не обязательно. Я знаю дорогу.
— Я здесь не для того, чтобы ты не потерялся. Скажи, что ты думаешь о нареченной принцессе.
— Я думаю, она любит Дариуса.
— У нее еще много времени, чтобы узнать и полюбить Джерона. Между прочим, так живут все члены королевского рода. Они выполняют свой долг перед страной, и, если повезет, это иногда делает их счастливыми.
— Я не хочу, чтобы кто-либо исполнял долг для меня, — проворчал я. — Маскарады такого рода не для нее.
— Коннер готовит тебя к тому, чтобы ты носил маску всю оставшуюся жизнь, — сказал Мотт. — Лучше пусть королева притворяется, что любит тебя, потому что если бы она любила по-настоящему, она любила бы и этот обман.
Это меня ничуть не утешило.
Эррол сидел на скамейке у моей двери. Он встал, как только увидел, что мы идем.
— Вы больны? — спросил он меня.
— Принеси мне поесть, — простонал я, отстраняя его, чтобы войти в комнату. — И нет, мне не нужна помощь в переодевании.
По иронии судьбы помощь мне как раз была необходима. За те несколько часов, что я провел стоя, плечи и спина одеревенели, и я чувствовал, что раны могут открыться. Когда Эррол вернулся с подносом еды, я сидел на полу, все еще в камзоле и рубашке.
Эррол поставил поднос на стол Тобиаса и молча пошел к шкафу, чтобы достать мне одежду для сна. Он стянул с меня рубашку, не причинив мне особенной боли, и, не спрашивая позволения, осмотрел мои повязки.
— Имоджен занята внизу, — сказал он. — Вы должны позволить мне обработать раны. Они, похоже, горят.
Я наклонился вперед, это потребовало меньше сил, чем сопротивление. Он намочил полотенце специальной жидкостью и положил мне на спину. Я выгнулся от неизбежной боли, потом расслабился, и постепенно боль отпустила.
— Все слуги в Фартенвуде знают, что Тобиас вас порезал, — тихо сказал Эррол. — Я удивлюсь, если мастер вскоре не узнает об этом.
— Слуги ошибаются. Я пытался вылезти в окно.
— Мы слышим многое, Сейдж. Больше, чем думают.
— Тогда вы, очевидно, знаете, почему Роден, Тобиас и я находимся здесь. Слуги Коннера согласны с ним, с его планом?
— Вскоре после того как вы прибыли сюда, Коннер открыл нам тайный замысел и рассказал, как это важно для Картии. Если быть точным, он пригрозил нам, сказав, что ни одно слово не должно просочиться за пределы Фартенвуда. Но ему не стоит беспокоиться, как и вам. Эту тайну мы унесем с
