даже я, равнодушный к холодному оружию, ощутил великолепную завершенность и изящество оружия, которое кто-то бросил в ручей.
За спиной Фицрой спросил в нетерпении:
– Что, боишься прыгать?
Я с силой оттолкнулся и скакнул на ту сторону, стараясь проделать это по высокой дуге, чтобы огонь не подпалил копыта.
Фицрой прыгнул через секунду, мы вышли в неширокую пещеру, в дальнем конце которой забрезжил дневной свет.
– Ура, – сказал Фицрой с облегчением, – ура оврагам, что прокладывают такие глубокие траншеи.
В полутьме что-то мелькнуло, обдав меня запахом лесного зверя. Фицрой моментально пригнулся и выхватил меч. Я с пистолетом в руке присел рядом, до рези в глазах всматриваясь в сумрак.
– Оно быстрое, – произнес он напряженным голосом. – Очень быстрое.
– Я тоже, – ответил я.
Он посмотрел с сомнением.
– Оно быстрее. И умеет летать.
– Мои стрелы еще быстрее, – возразил я.
Он пожал плечами.
– Ладно, пошли. Я буду прикрывать справа. В таких делах помощь никогда не мешает.
Я трижды выстрелил, тень взвизгнула тонким голоском и пропала. Мы очень осторожно пробирались к свету, под ногами начали попадаться косточки мелких зверьков, комья сухой травы, мертвые птичьи гнезда, наконец рассмотрели ту дыру, что вывела на дно глубокого оврага.
Фицрой взыграл, но тут же охнул:
– Что за тварь…
Я резко обернулся. Прямо из глинистой стены вышел земляной, если он из земли, голем, выше нас в два раза и втрое толще. Я инстинктивно вскинул пистолет и выстрелил дважды, однако голем пошел к нам, совершенно не обращая внимания на пробивающие его пули.
– Да что ты, – прохрипел я сразу пересохшим горлом и, опустив пистолет, начал всаживать пулю за пулей в правое колено чудовища.
Голем, шагая тяжело и с усилием, начал вдруг распадаться на части: отвалилась рука, сползла и обрушилась на землю половина грудной клетки.
Меня передернуло, внутри кишмя кишат крупные белые черви, почти не перепачканные кровью, а тут еще отвалилась вторая рука, наконец съехала набок и повисла на широких липких нитях голова, что растягивались и растягивались, пока не оборвались.
Голова упала наземь, а там с нее быстро сползло мясо, словно голый череп намазан маслом. Оставшись без кожи, он не то задымился, не то пошел синим удушливым паром, зашипел, по гладкой поверхности пошли глубокие язвы, начал распадаться на части.
Одна за другой обломились ноги, обрубок тела упал прямо передо мной, продолжая рассыпаться, пока не остались кости, но и те задрожали и превратились в труху, что моментально впиталась в землю.
– Фу-ух, – проговорил Фицрой.
Он выглядел, как мне показалось, испуганным, из-за чего я сразу приободрился и сказал с небрежностью высокорожденного глерда:
– Может, он спросить хотел, где я такие сапоги купил?..
Фицрой фыркнул, не ответил, а быстро покарабкался вверх по насыпи. Мы вышли у самого подножия холма, отсюда видно, как на вершинке кони переговариваются и лениво щиплют травку.
– Откуда все это берется, – сказал я со вздохом, – химеры, големы… Нет, я знаю, откуда берутся, это так, риторический вопрос.
– Что такое… риторический?
– Это когда ответ не требуется, – объяснил я, – а поумничать хочется.
Кони приветствовали нас радостным ржанием, Фицрой сразу же сунул своему в пасть морковку, а мне перед моим конем стало стыдно, я развел руками и пробормотал:
– Ну, знаешь, я какой-то рассеянный в последнее время… Ты уж прости.
Конь легонько ржанул, видимо, простил. Я взобрался в седло, Фицрой уже тщательно упрятал в сумку свою находку, я вспомнил, сказал живо:
– А в каких-то легендах есть насчет меча, что хранится в огненном ручье?
Он насторожился.
– А что случилось?
Я пустил коня вниз по склону, Фицрой догнал, я ответил с небрежностью:
– Да так, пустяки. В том ручье лежит именно меч… красивый, даже я понимаю!.. Не деревенские кузнецы над ним работали, столичные дизайнеры головы ломали…
Он охнул, развернулся всем корпусом ко мне, глаза стали отчаянные.
– И ты не сказал?
