Но жизнь начала ей казаться какой-то пустой, все как будто чего-то не хватало. Хлопотать, наводить чистоту, суетиться, изощряясь, на кухне теперь было не для кого. Времени на раздумья – и вообще на что угодно, – наоборот, стало навалом. Собственно, вся жизнь теперь была – одно сплошное свободное время, помноженное на вполне приличные деньги: Андрей содержал бывшую супругу, не скупясь. Но даже такая жизнь требовала смысла. А то что же это получается? Всегда смысл был – обстирать, накормить, обиходить, а теперь что? Ясно было, что супруга – даже в мыслях Марина не могла, не в силах была назвать его бывшим – надо было вернуть во что бы то ни стало.
Ну или, если уж вдруг вернуть не выйдет, хотя бы доказать, насколько он не прав.
Хотя лучше, конечно, вернуть.
Марина зачастила к гадалкам, магам и экстрасенсам. Тоннами скупала мистическую литературу, амулеты и прочий эзотерический хлам. Объявления о всевозможных «Поисках Пути», где каждое слово непременно писалось с заглавной буквы, притягивали ее, как магнитом. В доме было не продохнуть от ароматических свечей, по углам валялись листочки с заклинаниями, карты Таро, комки узловатого шелка, четки всех видов, китайские дырявые монеты – Марина не отдавала предпочтения ни одной из традиций, ни одному из направлений, практикуя все подряд, под настроение. Сегодня – пентаграмма с черными свечами, завтра – «семитравные» отвары под «древнеславянские» заговоры, послезавтра – «Книга перемен» или восковая кукла с булавками… Гадалки и экстрасенсы тянули из Марины деньги, предлагая все новые и новые привороты, заговоры, способы снятия сглаза (не просто же так семья развалилась, непременно кто-то сглазил), обряды на очищение и просто амулеты «на удачу». От совсем уж безумных трат женщину уберегала привычная прижимистость, так что экспериментировать с колдовскими чарами можно было десятилетиями. Раздражало Марину лишь отсутствие видимого результата, но в целом она была своей жизнью вполне довольна.
– Надо же, гад какой! – искренне возмущаюсь я. – А я-то его еще жалел. Надо же, как шикарно устроился! Жена его двадцать лет обихаживала, лелеяла, обстирывала, а как постарела-подурнела, моментом сменил ее на длинноногую силиконовую красотку. Точно-точно, всех этих богатеев на молоденькое мясцо тянет.
– Ну, насчет красотки ты прав, – насмешливо щурится дьявол. – И насчет длинных ног тоже. А вот насчет силикона и молоденького мясца – это ж Маринина точка зрения.
– А на самом деле? – Я спрашиваю не потому, что мне так уж интересно, просто чувствую, что не спросить будет нехорошо, неправильно.
– На самом, говоришь, деле? Что такое это ваше «самое дело»? С одной стороны, так, с другой – эдак. Как поглядеть. Ну что ж, гляди сам…
Сказка о гадком утенке, который, вырастая, превращается в прекрасного лебедя – нет, это к ней, к Вере, не имело никакого отношения. Красивой она была всегда. Самой красивой. Весьма вероятно, что даже в роддоме, среди красненьких сморщенных монстриков, симпатичных только для собственных мамочек, и то звучало: ах, какой ангелочек! Впрочем, что там было в роддоме, Вера, разумеется, не помнила. Но уже в детском саду – да, уже там она всегда была в центре. Именно ее выбирали, чтобы вручить букет какому-нибудь важному гостю, которому вздумалось – бывает такое с большими чиновниками – проинспектировать районный детский сад. Именно к ней бежали, когда надо было вызволять влетевший в чужой палисадник единственный на весь двор приличный футбольный мяч. Стоило виновато похлопать длиннющими ресницами – и самые сердитые старушки, самые похмельные дяди Пети не только отдавали мяч, но еще и угощали «ангела» конфетами. Именно она была самой красивой первоклассницей. В мае, когда наступает пора «последних звонков», в ее школе и сомнений ни у кого не было – разумеется, ехать на плече самого достойного выпускника, звеня символическим колокольчиком, должна Верочка из 1 «Б». Как же иначе! Кудри, румянец, глазищи вполлица, улыбка ослепительная – ну красотка, не в каждой школе, даже не в каждом районе такая есть!
Мальчишки дрались за право нести ее портфель, готовы были решать ее вариант на контрольной раньше своего – лишь бы помочь, лишь бы получить ее улыбку – и чуть не хором подсказывали, если она вдруг запиналась, отвечая урок.
Впрочем, запиналась Вера редко, списывала и того реже. Учиться ей нравилось. Это было гораздо интереснее, чем сталкивать лбами скучных влюбленных одноклассников или злить шипящих одноклассниц. Да и полезнее, это она усвоила твердо. Учись, Верочка, твердила мать, бросая в угол синий уборщицкий халат, я свое профукала, ты не пробросайся. Красота – как миллион, кто бы спорил, да только этим миллионом еще распорядиться нужно. Мать слабо улыбалась и на мгновение становилась похожа на висевшую за шкафом большую фотографию, с которой глядела невероятной красоты девушка в пышном светлом платье. Вере долго казалось, что этого не может быть, что снимок не имеет к ее матери никакого отношения и мало ли что она говорит, мало ли как вздыхает. Девушка с фотографии могла быть феей, герцогиней, в крайнем случае – кинозвездой. При чем тут мать, с ее серой землистой кожей, костлявыми руками в жгутах вздувшихся вен, тощей куриной шеей, недоумевала Вера. Потом поверила, конечно. И сызмальства усвоила: бедность – это не просто тяжело, это гадко, мерзко и стыдно. Отвратительно все время чувствовать себя человеком второго сорта, скрывать, хитрить, выкручиваться. Как Скарлетт О’Хара из «Унесенных ветром» твердила себе: «Я никогда, никогда больше не буду голодать. Ни я, ни мои близкие. Бог мне свидетель, я скорее украду или убью, но не буду голодать». Так и Вера повторяла: никогда, все, что угодно, только не бедность! И красота, как легко было убедиться, – отличный инструмент для достижения чего угодно, главное – уметь им пользоваться.
К счастью или несчастью Веры, время конкурсов красоты, интердевочек и прочих способов торговать внешностью тогда еще не настало, по утрам радио пело «Союз нерушимый республик свободных», а водка стоила знаковые три шестьдесят две. Цену эту Вера помнила очень хорошо, не понаслышке.
Отец, электрик в домоуправлении, мог бы, как шептались соседки, зарабатывать «у-у-у какие деньжищи». Еще бы! В той квартире починить, в этой
