– Понял, – не сразу, но кивнул Венко.
– А то, что ежели ты сейчас за оборотнями кинешься суд праведный творить, умчат твою жар-птицу к Огневой Матери, – это понял? И уж тогда тебе железные сапоги стоптать придется, пока ее отыщешь, да и успеешь ли? Она ведь и сама пока не понимает, что это значит – быть огневкой с такой кровью!
– Велюшка… – Венко к ней повернулся, растерянный, – Велюшка, это все так?
– Да и уйдешь ли от оборотней? Порубят тебя еще разок, им не впервой, – с деловитой усмешкой продолжала Синява, – и то дело, чтобы не мешался зря, девке-то не до тебя будет. Думаешь, тосковать примется, по тебе тужить? И не мечтай. Тосковать и скучать ей сразу некогда станет. Волхвовать, да на огненных крыльях! Сама-то не знаю, а говорят, что с таким не каждый муж сравнится, даже самый добрый, ласковый да щедрый! Отпустил бы уж добром девку, а? Куда тебе крылатая в женах, увальню недалекому? Пусть летает, сколько сумеет. Потом найдешь себе домовитую да послушную, и станете с ней жить-поживать, детей растить…
– Замолчи, волхва, добром прошу! – сказал Венко хрипло.
Он дышал тяжело, и в глазах его тьма черная встала. А Велька… она дрожала, и сердце стучало у нее, как у маленькой птички, часто-часто.
Сколько всего наговорила Синява, и опять выходит, что Велька одна ничего не знает и не понимает, ладно бы про что-то стороннее, так нет – про себя саму! А Венко? Что он думает, что знает, в чем сомневается? А про него…
«Порубят тебя еще разок, им не впервой…» Она, Велья Велеславна… слепая она и глупая, вот что получается. Простого не поняла, что все это время перед глазами было.
Венко ладонью по лицу провел, успокаиваясь, улыбнулся даже.
– Понял я тебя, волхва, понял. Хватит меня дурнем обзывать. Тогда я себя забыл, каюсь. Виноват. Теперь осторожней буду и умнее. А те тати все равно от меня не уйдут. Не могу я им это спустить, сама ведь понимаешь.
– Это верно. А девку-то отпустишь, может?
– Нет, не отпущу, – и ни капли сомнения в голосе его не было.
– Ты мне еще вот что ответь, – Синява бросила на лавку скомканное полотенце, – есть в Кариярье, я знаю, город Озерск, маленький, неказистый, у границы с Лесованью вроде? Только зим десять простоял или поболе немного? Угол медвежий. Ты не оттуда ли?
Венко, прежде чем ответить, капельку помедлил, на волхву исподлобья глянул.
– Угадала, матушка. Оттуда я и есть.
– Вот как, значит… – протянула волхва.
– И нечего тебе мой город хаять, не такой уж он неказистый.
– Не равнять же его с Карияром! И об этом, девка, подумай, ты вот едешь в Карияр, чтобы там по мостовым в красных сапожках гулять, а он тебя задумал в глушь непролазную завезти, куда зимой только жар-птицей и прилететь, а на пиры небось одних леших и скликают, – снова принялась Синява насмешничать, но уже без прежней злости.
– Опять не зная злословишь! – хмыкнул Венко. – Да и чем тебе наши лешие не угодили? Тебе-то тут они уже, наверное, ближе братьев родных.
– Ладно, ладно. Что мне до ваших леших, – быстро сдалась волхва, – а жар-птиц ловить я не помощник, тут как сам управишься. Скажу только, что она, перед тем как в огне гореть, каялась, что обручье тебе не отдала, обещалась твоей быть ни на что невзирая, – она насмешливо блеснула глазами на Вельку. – Так что, может, и поймаешь, если постараешься. Только не вздумай девку неволить, богиня накажет, сам понимаешь. Хотя как тебе ее приневолить, огневку-то?.. – Она взяла с лавки платок, набросила на плечи и, опять весело и многозначительно взглянув на Вельку, ушла из избы и плотно прикрыла за собой дверь.
А Венко шагнул к девушке.
– Велюшка. Люба моя, послушай…
А у него рубец на скуле, новый, не было его. И через шею вниз, под рубаху идет – другой.
Велька, ладони вперед выставив, парня остановила, не дала приблизиться.
– Потом послушаю. Сними рубаху, Венко.
Он словно о стенку невидимую споткнулся, потом медленно, от ее лица стараясь взгляда не оторвать, рубаху скинул. Рубцов на его теле всяких было много, и совсем старых, и не очень, хотя и заживших, и вроде похожие разглядывала она нынче утром на песьей шкуре…
– Ты, значит. Всегда ты со мной был. Я тебя и не стеснялась, говорила разное. И – не оборотень?..
– Не оборотень, – он кивнул, – ворожба это. Знаешь разницу?
– Догадываюсь. Ты это так князю служишь? В песьей личине?
– Получается, так.
– А тогда, в Нави, как же?..
– А там я все поверить не мог, как это в человечьем облике рядом с тобой очутился. Помнишь, говорил, что возвращаться не хочу, так бы и идти до
