Карияре захочешь мне обручье отдать, я возьму. Раньше не надо. Поняла, лиска? Дома, в Карияре.
Она кивнула – поняла.
– Пришлась ты мне по душе, лиска. Но у тебя нынче в сердечке другой, не я. Или ошибаюсь?
Велька только головой покачала, растерянная, сбитая с толку:
– Прости, княжич. Доброй ночи тебе, – и побежала наверх.
Около плотно притворенной двери в горницу остановилась, оглянулась: Ириней спускался, уже внизу был. Он оглядываться не стал.
Поговорили. Лучше бы ей не затевать таких разговоров! И что же, надо было сказать, что, дескать, сестре-княжне ты, княжич, очень уж по нраву, и не приглядеться ли тебе к Чаяне? Глупо было бы. Ведь он только что сказал, что обручье у нее в Карияре возьмет, если она захочет отдать. То есть он сначала подождет, не уговорит ли ее еще кто отдать обручье, а если не случится этого, сам попросит? В последнюю очередь? Обещался он ей, получается, вот так странно?
И как же это понимать?
А рука у княжича Иринея сильная, жесткая, мозолистая, как у всякого воина. И опять Венко вспомнился, у него руки такие же были. Это понятно, купец – он на всех дудках игрец, сам товар свой скупает, сам возит и торгует, и защищает его тоже сам от всех лихих, кто захочет позариться. Редко какой купец меч не носит или по молодости не носил, когда еще недоставало мошны[32] хорошую дружину охранную нанять.
Какое-то время Велька постояла у двери, успокаиваясь. Мысли прояснялись. Что ж, как вышло, так вышло, утро вечера мудренее. Только у них ведь с боярыней Любицей дело есть, на вечер нынешний как раз, а не на утро.
Огляделась она, раздумывая, где Волкобоя поискать. И тут ворчание услышала, тихое совсем, встрепенулась – здесь, рядом, да вот же…
Чуть в стороне от двери на соломе лежал пес и смотрел на нее – зеленоватый блеск глаз она сразу увидела, потом уже темные очертания его тела. Подошла, присела рядом, погладила.
– Волкобоюшка! Ты тут, надо же. А я ведь тебя искать пошла. Доброй ночи хотела пожелать. Не обидели тебя сегодня, а? Ты умный пес, осторожный, я знаю, а вон как вышло…
Лукавила, лукавила княженка. Не затем ведь искала, чтобы доброй ночи желать…
Волкобой в ответ ее в ладонь лизнул, как нередко, а понял ли? Точнее, все ли понял? Если оборотень – все, и еще мог подслушать, о чем она с Иринеем секретничала. Если обычный пес… да что она, княженка, знает об обычных псах? Чего они понимают, а чего не понимают? Не знает она этого. Собаки – твари бессловесные, это одно известно, а точно ли они мыслят хуже людей? Вон сколько басен сложено про то, как звери умнее иных людей бывают…
Теребя шерсть на загривке у Волкобоя, Велька дернула посильнее, еще раз – и готово, остались шерстинки между пальцами. Должно хватить.
Она вернулась в горницу, тихонько прошла между спящих к своему месту, стряхнула собачью шерсть в платочек, завернула. Любица лежала одетая и волосы, уже было заплетенные на ночь, опять повоем закрыла – приготовилась сразу выйти. Вельку услышала, тут же села на постели.
– Огнявушка, получилось? Пойдем?
– Пойдем…
Но сначала Велька взглянула на сестру – Чаяна сладко спала.
Боярыня Любица прежде в Дубаве не бывала, так что Вельке сподручней было сообразить, где в такой час местечко подходящее, укромное, найти. Здесь же, сбоку от горниц, чуланчик был маленький, туда и отправились. Когда выходили, Волкобой встрепенулся, Велька ему пальцем погрозила – не ходи за нами! Послушался пес, лег обратно.
В чулане тесно было, пыльно, корзины стояли у стены пустые, и светец с кучей лучины под ним, и скамья с прялкой – не иначе, провинившихся девок здесь запирали, да не просто так, а с работой. Но княженке с боярыней не с лучиной же возиться!
Любица огарок припасенный на скамью поставила, Велька зажгла, пальцами щелкнув, руку рядом подержала – пламя поднялось высокое, ровное, яркое.
– Смотри, Огнявушка, – у Любицы тоже был платочек, в нем прядки волос.
Она взяла черную, блестящую прядь.
– Это мне Тамир подарил, он… старший брат был в семье оборотней, его волосы. А это Яруны, его сестры, – Любица показала прядь светлее. На прощание на всякий случай дали. И мою взяли. Когда замуж меня увозили, – Любица улыбнулась чему-то.
– А на всякий случай – это на какой? – не удержалась Велька.
– На всякий. Оборотня по волосам не только опознать можно. Можно и позвать.
– Понятно…
И подумалось отчего-то Вельке, что Тамир этот, может быть, молодой и красивый парень, которому вовсе не хотелось отпускать на сторону, куда-то там замуж, свою боярышню. Но делать было нечего, родители решили, не отдавать же им было дочку за оборотня из своих служилых, если можно за знатного боярина отдать.
Подумалось, но вслух не сказалось. Если правда, говорить о таком нечего, а если неправда – и подавно не надо.
