Этот мой ответ пану куренному не очень понравился. Он нахмурился и осторожно спросил, не означает ли это того, что я собираюсь наняться к кому- нибудь из его старшин на корабль. На это я рассмеялся и ответил, что мой отец учил меня рубиться на саблях и стрелять из аркебуза, а не грести веслом.
— Э! — тоже рассмеялся пан Павал. — Если златоградцы возьмут тебя за чуб, то тогда тебе от весла уже никак не отвертеться. Нагребешься ты тогда у них всласть. Так, панове?
Он намекал на то, что своих пленных златоградцы заставляют быть гребцами на галерах. Намек старшинам очень понравился, и они тоже засмеялись.
Но я не смутился. Дождавшись, когда утихнет их веселье, я сказал, что собираюсь купить здесь, в Селитьбе, хороший корабль, нанять на него надежных, опытных панов и потом уже присоединиться к пану Павалу.
Пан Павал удивленно поднял брови и спросил:
— Что, твой отец так тебя и учил? Купить корабль, да?
— Нет, — сказал я. — Он просто дал мне денег.
— И сказал, чтобы ты купил на них корабль? — не унимался пан куренной.
— Нет, — опять сказал я. — Так прямо он не говорил. Он просто сказал, что данных денег мне вполне хватит на первое время.
— О! — радостно вскричал куренной. — Вы все слышали, Панове? А ты, пан Ахрем, слышал?
Ахрем сказал, что слышал. Тогда пан Павал попросил его разъяснить мне смысл слов моего отца. Но я не дал Ахрему говорить. Я уже и без того понял, куда клонит пан Павал. И еще: мне не было жалко денег, но я очень не хотел садиться к веслу, будто я какой-то простой грязный хлоп. Поэтому, чтобы окончательно удостовериться в правильности моей догадки, я напрямую спросил у пана Павала, сколько стоит здешний хороший корабль. Пан Павал с достоинством ответил, что они здесь не торгаши, цены у них всегда твердые, а стоит корабль столько-то. Я посмотрел на Ахрема. Ахрем утвердительно кивнул головой. Мне стало смешно, но я не рассмеялся. Потому что моих денег мне пусть и немного, но не хватало. Ладно, подумал я себе, с Божьей ласки все потом как-нибудь образуется. А пока что я встал и сказал:
— Да что это, Панове, мы здесь сидим, как чужие люди?! — после чего я выложил на стол данный мне отцом кошель и спросил: — Есть здесь чего- нибудь выпить и закусить? А то в горле так и дерет!
— О! — сказал пан Павал и многозначительно поднял вверх указательный палец. — Еще раз говорю, панове: пан Сымон добрый пан! — После чего он повернулся к своему казначею и сказал: — Пан Дуля, а ну сбегай до корчмы и скажи, чтобы они там славно приготовились! Скажи, что у нас в курене три с лишком сотни сабель и столько же глоток. Беги!
Пан Дуля убежал. А у нас за столом было уже совсем другое, приподнятое настроение. Пан Павал пододвинул к себе мой кошель, испытал его пальцем на плотность, покачал головой и сказал:
— Винюсь, пан Юрий! В дурное время ты пришел, весной у нас всегда безгрошье. Но ничего, по осени я с тобой рассчитаюсь!
После чего мы все вышли из-за стола, пан Павал велел дудеть общий сбор, задудели, и мы уже всем нашим крайским куренем повалили до ближайшей корчмы.
Все тамошние корчмы находятся под прямым управлением кошевого воеводы, и потому там всегда поддерживается должный порядок. Так как нас пришло слишком много, чтобы поместиться под крышей, нам мигом накрыли столы прямо во дворе, что было даже лучше, потому что во дворе не так душно. Закуска и выпивка, подаваемые в Селитьбе, не отличаются особым разнообразием — это все больше рыбные блюда да трофейная финиковая водка, — зато того и другого всегда подают щедро, от души. Так что пир у нас получился такой, какие и у моего отца не всегда удаются. Кроме того, мы еще много стреляли по различным целям, была и показательная рубка на саблях, потом мы все разом плясали на спор, кто кого перепляшет, а также было еще много всякого другого. Когда стемнело, к нам на свет стали подходить паны из других куреней, мы их всех принимали. Пир затянулся до глубокой ночи. Потом я лег спать.
Спал я очень крепко. Меня разбудили только к полудню и сказали, что сам пан кошевой воевода зовет меня к себе поговорить. Ахрем помог мне привести себя в порядок, и мы отправились до пана кошевого.
Пан кошевой, как я уже упоминал, обладает очень большой силой. Такой же у него и аппетит: в тот день за обедом он съел двух здоровенных осетров и едва ли не полведра морской капусты. Нас же с Ахремом он велел накормить горячей наваристой ухой, за что я ему, по причине своего тогдашнего состояния, был весьма благодарен. Тогда же, за обеденным столом, пан Солопии показывал мне, как он рвет на клочья двойные златоградские дукаты.
А разговор у нас был такой. Вначале пан Солопий интересовался делами моего отца. Я ему подробно обо всем рассказывал. Пан Солопий слушал меня с большим вниманием, то и дело удовлетворенно восклицал: «О, Сымон знатный вояка!» — и гордо поглядывал на своих старшин. Старшины согласно кивали чубами.
Однако в конце моего рассказа кошевой вдруг насмешливо хмыкнул и сказал, что мой отец зря уходил из Селитьбы, потому что здесь он добыл бы себе куда больше славы и больше почета. Я промолчал, но по моему виду было понятно, что я с этим резко не согласен. Тогда пан Солопий сказал:
— А чего! Разве у него столько народу, сколько у меня? Или его больше боятся?
