– Кыш, кыш, проклятые, – прошамкал Монтгомери фон Бернс.
Старичок постучал по стеклянному окошку кареты тростью с набалдашником из кости. Экипаж застрял на дороге, окруженный какими-то энергичными людьми с плакатами. Вряд ли несчастные догадывались, что древний аристократ так и не расслышал ни единого их призыва.
Виконтесса Катрин Д’Элани, сидящая напротив Бернса, все пыталась понять, какие чувства в ней вызывает старичок. Пожалуй, презрение на грани с весельем. Невысокий, практически лысый, трясущийся в своем идеально скроенном фраке. Старый вампир.
– Не волнуйтесь, милочка. Сейчас добрый Вэйлон разгонит эту чернь, и мы помчимся. – Мутные глаза старичка разгорались, лишь когда он смотрел на ее яремную вену.
Катрин подавила желание вогнать деревянную шпильку в дряхлую грудь под белоснежной манишкой. Сейчас Монтгомери служил ей пропуском в высший свет. И, пока древний вампир лишь смирно надеялся отведать ее теплой крови и не распускал рук, то есть клыков, ее все устраивало. И его липкий взгляд, и трясущееся руки, что иногда поглаживали ее пальцы, и даже острые зубы, нередко показывающиеся из-за поджатых губ.
«Интересно, сколько упертых племянников ждут не дождутся кончины богатого дядюшки? – усмехнулась Катрин про себя. – И сколько из них засыпает, мечтая прийти к Монтгомери с деревянным колом? Хотя родных племянников этот старичок уж точно пережил. Остались какие-нибудь прапра…»
– В этом году горожане больно беспокойны, – отвлекая внимание от себя, предложила она тему разговора. – Я уже не в первый раз вижу толпы митингующих. И все опасаюсь, как бы они не взялись за камни.
– Вечно они недовольны, – фыркнул аристократ. – Сколько помню, всегда требуют то снижения налогов, то отмены повинностей, то повышения платы. А насчет нынешней черни вы правы, душечка. Больно они стали шумливые. Вот в дни моей молодости хватало пары всадников, чтобы разогнать эти бесовские митинги. А теперь того и гляди, они сами стражу с лошадей стащат. Но не стоит волноваться, уж мы проследим, чтобы они свое место знали.
Экипаж наконец прорвался сквозь ряды демонстрантов и помчался по практически пустой улице.
«Вот уже который день я прохлаждаюсь в обществе затхлой аристократии, – уныло подумала Катрин, пытаясь с заинтересованным видом слушать ворчание старика-вампира. – И никаких подвижек. Артефакт еще в пути. На след похитителей я так и не вышла. Еще чуть-чуть, и я тоже завернусь в поеденный молью платок, высыплю на лицо половину румян и начну вспоминать деньки своей бурной молодости».
– Что ж барон их не разгонит? – продолжила она, думая о своем.
– Его стражи снуют по Долине, – закатил глаза вампир, – вроде как занимаются поисками налетчиков на караваны. А разбираться с протестующими он не стал. Они вроде как не к нему претензии предъявляют. Ух, странно недальновидно с его стороны так думать. Будто барону уже наплевать на происходящее. А ведь если чернь наберется смелости поднять руку на нас или разграбить чей-нибудь особняк, то там уже и до Замка недолго. Ну да Совет Знати исправит это дело, я уж прослежу.
Монтгомери фон Бернс продолжал что-то там бухтеть насчет распоясавшихся горожан, но Катрин уже не обращала на него внимания.
«Самое неудачное время для поиска. На карнавал в Парнаву съезжается вся знать из Долины и даже из-за границы. Толпы путешественников, богачей и их любовниц. Скучать явно не придется».
Подсев ближе к окошку, она выглянула наружу. На перекрестке на пару секунд открылось уходящее вдаль каменное ущелье из домов. В Парнаве все радиальные улицы сходились к подножию холма, вершину которого венчал Замок.
Пусть крепость уже давно перестроили в готический дворец, а амбразуры сменились цветными витражами. Пусть по десятиметровым стенам не прогуливались стражи, высматривая приближающихся врагов, а кованая решетка была всегда поднята. Но неприступные бастионы опоясывал ров, а башни с соколиными знаменами еще гордо вздымались над городом.
«Вот моя цель, – подумала Катрин, откидываясь на спинку сиденья. – Но ее придется отложить, а пока перетрясем рыбку поменьше. А щука пусть дремлет на дне омута».
Окраины Парнавы
Грязная подворотня жилого района. Разбитая дорога, вся в ямах и лужах, которые освещает лишь свет из окон. Беспризорный мальчишка, вдохновенно малюющий на штукатурке жилого дома аляповатый рисунок – мужчину с далеко выдающимися изо рта клыками и пару воткнутых в его грудь кольев.
Сорванец как раз заканчивал надпись, когда его спугнул посторонний шум. Кусок мела упал, и перестук башмачков быстро затих в темноте.
Шаги приблизились, и вот перед образчиком настенной живописи остановился мужчина лет тридцати во фраке с накинутым поверх темным плащом. Отутюженный костюм, с острыми стрелками на брюках, изящные серебряные запонки на манжетах, накрахмаленный воротничок и высокомерный, пренебрежительный взгляд на весь мир.
Зубы скрипнули от сдерживаемой ярости, когда франт скользнул взглядом по неоконченному призыву: «Убирайтесь, посмертные выродки, обратно в свои…» Неразличимое движение руки, неприятный скрежет, будто по жести провели ножом, и стену с рисунком наискось перечеркнули пять глубоких канавок. Запахнувшись в плащ, мужчина продолжил свой путь, расплескивая лужи в переулке быстрыми злыми шагами.
Его цель – неприметная снаружи дверь, ведущая в полуподвальное помещение. Над этим заведением не сверкала яркая вывеска, рядом не стоял зазывала. Но для своих метки были везде. Они начинались еще за пару кварталов: запахи, эманации – направляя к этому особенному бару. Бар, где
