Мать предпочитала Ивану не рассказывать о Катастрофе, но в этом ее заменил дед Саша. Матерый деревенский мужик, прапорщик в вынужденной отставке, он никогда не страдал ненужными комплексами и сантиментами. От него-то маленький Ванька и узнал, что когда-то случилась большая война, результатом которой стала сгоревшая, отравленная и разлагающаяся планета. Жесткое излучение, ядерная зима, отравленные кислотные дожди. Последствия, рожденные атомной гордыней.
Мать Ивана дед вытащил из опрокинутого ударной волной рейсового автобуса, совсем рядом с Петербургом, усадил на броню и увез в расположение своей части. В это время за их спинами принимал смертельные удары погибающий мегаполис. Только потом пришел черед слез и истерик, жадных глотков воздуха, утробного хрипа, попыток сбежать в город, которого не стало. Но время – безжалостный и равнодушный циник с острым скальпелем в руках. И инструментом этим он профессионально отсекает прошлое.
Прошли годы, молодая девушка встретила своего мужчину и совсем скоро родила ему сына, которого назвали Иваном. После рождения дочери Ксении и второго сына – Даньки, погиб на охоте отец детей. И снова: слезы в подушку, прижатые к груди колени, всхлипы по ночам, дети, заботы, обыденность, дождь в жестяной подоконник.
Колония поселенцев прожила в расположении батальона недолго, вытесненная наступающей от Питера радиацией. Новой обителью уцелевших стала другая войсковая часть, расположенная рядом с поселком Лехтуси. Этот объект должен был сгореть одним из первых, предупредив страну о нападении, но противоракетный щит сумел уберечь небольшой кусочек Ленобласти. С местными договорились быстро. Долго не думали, погрузили пожитки в грузовики и переселились. Благо на новом месте имелась котельная, мощный дизель-генератор, питавший в прошлом «Воронеж-М», и даже свой собственный пункт ГСМ. Живи – не хочу.
Все бы хорошо, но куда же без ложки дегтя? Наряд в небольшом здании на окраине поселка. То ли бывший склад, то ли жилой фонд служащих части, уже и не вспомнишь. Два этажа выстуженных коридоров и темных, забытых всеми божествами закутков, соединенных лестничным пролетом. Проживать в этих неуютных помещениях никто не собирался, для этих целей имелась сама войсковая часть, обнесенная заново отстроенным забором. Ненужные площади пустовали и простаивали, но так как здание находилось на узком перешейке, перекрывая собой одну из лазеек к Лехтуси, было решено организовать там дежурство трех вахтенных с непривычным пятидневным распорядком.
Первое время дежурство «на отшибе» считалось местом теплым. Лежи себе на кровати, по ночам прогуливайся по пустым коридорам да поглядывай в окна. Это тебе не по окрестным лесам шастать или в минус тридцать на вышке бдеть. Но вот несколько лет назад поползли от этого заброшенного закутка странные, пугающие слухи. Начало было тихим и незаметным, словно убийца, крадущийся в темноте пустого коридора. Дежурные рассказывали о душных снах, непоследовательных в своем безумии кошмарах. Наутро – неподъемная, будто с похмелья, голова и измятая мокрая подушка. Постоянное выматывающее напряжение.
Потом сны исчезли, совсем, но стало только хуже. Страх из сновидений перебрался в помещения двухэтажки. Каждую ночь из-за запертой двери, ведущей на лестницу, раздавались шаги и шорохи, чье-то глухое бормотание, скрип несмазанных петель. Казалось, что мертвые обитатели все еще томятся в темноте, распахивают двери и бродят в тесном мраке, касаясь босыми ногами холодного линолеума. Однако стоило отпереть замки и осветить седой от инея коридор лучом фонаря, как все тревоги отступали и прятались по углам, а взору дежурных представали голые бетонные стены и серые двери.
Вахтенные рассказывали обо всем начальству, но неизменно натыкались на непробиваемую стену неверия и насмешек. А таящееся в коридорах неведомое вело свою игру и стихало, стоило кому-нибудь из руководства остаться в караулке на ночь. Единственное, чего удалось добиться измученным дежурным – небольшой, но мощный генератор, изрядный литраж солярки, право не выключать на ночь свет и дешевый китайский магнитофон, чтобы заглушить доносящиеся из-за двери звуки. Прошлой ночью нечто решило постучать, и, слава Богу, ему никто не открыл.
Три часа ночи. Пора. В раскрытом журнале, лежащем на столе, так и значится: «03.00. Проверка помещений». На всякий случай, чтобы знали, случись что. Руки слегка дрожат, и хочется пить, но это ничего, переживем. Лапин стоит впереди, рука его на штурвале, взгляд сверлит пол. Вслушивается. Кивок напарнику, – какой же у того затравленный взгляд… В полнейшей тишине лейтенант медленно открыл злосчастную дверь и первым шагнул вперед, ощупывая лучом фонаря крашеные зеленой краской стены.
Тихо и пусто, только слышен вой разыгравшейся к ночи пурги. Дверь с обратной стороны лишена запорного штурвала, лишь торчит небольшой четырехгранный штырь. Сухой, шелестящий шум сухого снега, похожий на потрескивание крыльев роя насекомых. Все спокойно, вот только отчего так противно на душе? Три человека медленно шли по коридору, останавливаясь, чтобы осветить внутренности комнат, пустующих вот уже два десятилетия. Оба этажа дублируют друг друга. Пройти по прямой – двадцать восемь метров, потом Т-образная развилка, в торцевой стене которой – узкое, забранное решеткой окно, за которым беснуется белый ветер и болтается ярко-желтый фонарь. Если на перекрестке повернуть и пройти еще десять-пятнадцать шагов, то снова будет поворот, а за ним опять – двадцативосьмиметровый коридор и бесконечный ряд дверей. В конце – тупик.
На весь обход должно было уйти минут десять-пятнадцать, но это не когда замираешь от малейшего шороха или скрипа. Лейтенант отправился на проверку первого этажа, двое же напарников, дойдя до развилки на втором, переглянулись и двинулись в разные стороны. Странный способ успокоить себя: здесь нет опасности и можно бесстрашно передвигаться поодиночке. Иван крался, ощупывая лучом стены и пол, тщательно прислушивался, периодически замирая. Вроде бы все спокойно, но не отпускает непонятная тревога, давит на подкорку. Новый поворот – унылая, зажатая зелеными стенами горизонтальная шахта теряется в темноте.
