чем представлялось ему поначалу.
— То есть вы согласны со мной?
— Согласен, — отвечает легендарный сыщик из Скотланд-Ярда, раскрывший пять преступлений, которые считались безнадежными «глухарями».
— Так на каком же основании вы все-таки считаете,что мы имеем дело с серийным убийцей?
Моррис улыбается. Наконец-то этот инспектор начал прислушиваться к его словам.
— На основании того, что в совершенных им убийствах полностью отсутствуют мотивы. У всех — ну, или у большинства таких преступников — есть то, что мы называем «почерком»: они выбирают определенный тип жертвы — гомосексуалиста, проститутку, бездомного бродягу, любовников, прячущихся в укромных уголках,и т. д. Есть другие: они убивают потому, что не в состоянии подавить это побуждение. Удовлетворив его, останавливаются до тех лор, покуда импульс не возникнет вновь. Я думаю, ваш подопечный — из таких.
— Тут есть о чем подумать… Преступник действует очень изощренно и нестандартно. И всякий раз убивает по- разному — стилетом, ядом, голыми руками… Он прекрасно знает анатомию, и пока для нас это единственная зацепка. Надо полагать, свои убийства он спланировал заранее и довольно давно, потому что яд так просто не достанешь, а значит, мы вправе отнести его к категории «исполняющих миссию», хоть и не можем определить, какую. И еще один возможный след: при убийстве торговки сувенирами он использовал прием русского боевого искусства, называемого самбо.
Я мог бы пойти дальше и отнести к числу его характерных или излюбленных методов то, что он сближается с будущей жертвой, вступает с нею в дружеские отношения. Но — не получается… В эту схему не укладывается убийство, совершенное на многолюдном приеме, в павильоне на пляже. Мало того что жертву сопровождали двое телохранителей, которые должны были бы отреагировать, она находилась под наблюдением агентов Европола.
Русский? Савуа думает, не позвонить ли помощникам — пусть срочно проверят все отели. Поищут русского,приблизительно лет сорока, хорошо одетого, седеющего…
— То, что было применено самбо, еще ни о чем не говорит. - Моррис как истинный профессионал в очередной раз словно читает его мысли. — Вот в другой раз он применил кураре. Не будете же вы на этом основании считать его индейцем из амазонской сельвы?!
— Так что же делать?
— Ждать следующего преступления.
6:50 РМ
Золушка!
Ах, если бы люди больше верили в волшебные сказки да поменьше слушали своих жен, мужей и родителей — им все на свете кажется невозможным, - они иногда испытывали бы то же самое, что она - сейчас, в салоне одного из бесчисленных лимузинов, медленно, но неотвратимо приближающихся к ступеням, к красному ковру, к самому главному подиуму на свете.
С нею рядом - Звезда, с улыбкой на устах, в строгом белом костюме. Спрашивает, волнуется ли она. Разумеется, нет: в прекрасных снах не бывает ни волнения, ни нервозности, ни страха, ни тоски. Там все прекрасно и все происходит как в кино, где героиня после страданий и борьбы всегда осуществляет то, о чем мечтала.
— Если Хамид Хусейн не передумает двигать свой проект, если фильму сужден успех, которого он от него ждет,приготовься - будут в твоей жизни еще такие минуты.
«Если не передумает»? Как? Разве это еще не решено?
— Но ведь я подписала контракт, когда примеряла платья в «Комнате подарков»…
— Забудь, что я сказал! Не хочу портить тебе торжество…
— Нет-нет, продолжайте.
Знаменитый актер ждал от глупой девчонки именно такого ответа и с огромным удовольствием исполняет ее просьбу:
— Знаешь, мне приходилось участвовать во многих проектах — они открывались и потом закрывались. Таковы правила игры, сейчас тебе об этом нечего тревожиться…
— А как же контракт?
— Контракты существуют для адвокатов, которые зарабатывают на них деньги. Пожалуйста, забудь все, что я сказал. Наслаждайся этой минутой.
Минута меж тем приближается. Машины движутся медленно, давая возможность зевакам заглянуть внутрь,увидеть, кто там сидит - пусть и через затемненные стекла, отделяющие избранных от простых смертных.Звезда приветливо кивает. Люди стучат в окна автомобиля, прося опустить стекло хоть на миг — получить автограф, сделать снимок.
Звезда продолжает кивать все так же приветливо, словно не слышит или не понимает, чего от него хотят, и пребывает в уверенности, что одной его улыбки довольно, чтобы озарить мир.
А снаружи - настоящее столпотворение с элементами массового психоза. Пожилые дамы с переносными раскладными стульчиками, на которых сидели, должно быть, с самого утра с вязанием в руках; господа с пивными животами, умирающие с тоски, но обязанные, тем не менее, сопровождать здесь своих жен, расфуфыренных так, будто это им предстоит идти по красному ковру; дети, не понимающие решительно ничего, но чувствующие: происходит что-то интересное. Черные, белые, желтые люди всех возрастов, отделенные металлическими барьерами от узкого коридора, по которому катят лимузины, всей душой хотят верить, что оказались всего в каких-нибудь двух метрах от величайших идолов,хотя на самом деле дистанция эта — во много сотен тысяч километров. Ибо от живых легенд эпохи публику отделяют не только кордоны и стекла машин, но и шанс,возможность, талант.
Талант? Да, ей хочется думать, что и он идет в зачет,хоть она и знает, что дистанцию, а вернее — непреодолимую пропасть создают бросающие кости боги: это они определяют, кому быть в числе немногих избранных, а кому предназначено лишь рукоплескать, обмирать от восхищения или — когда поток устремится по другому руслу — злословить.
Звезда делает вид, будто разговаривает с ней, но на самом деле лишь поглядывает на нее и беззвучно шевелит губами, в меру своего недюжинного актерского мастерства имитируя беседу. И не получает от этого удовольствия: Габриэла мгновенно понимает, что он не хочет разочаровывать толпящихся вокруг поклонников, однако и кивать, кланяться, расточать улыбки и воздушные поцелуи ему уже невмоготу. Но вот он произносит наконец:
— Ты, наверное, думаешь — какой высокомерный циник… каменное сердце… Если когда-нибудь доберешься до своей цели, поймешь, что я чувствую сейчас. Выхода нет. Успех порабощает в той же мере, в какой и развращает, и в конце дня, в постели с другим или другой спросишь себя: а стоило ли? Почему я так желал этого?
— Продолжай.
— Сам не знаю, зачем я тебе это рассказываю.
— Затем, что хочешь, должно быть, от чего-то меня уберечь. Ты добрый. Продолжай, прошу тебя.
Габриэла при всей своей юной неискушенности была женщиной, а потому знала, как получить от мужчины то, что нужно ей. В этом случае самой верной отмычкой должно послужить тщеславие.
— Не знаю, почему я так желал этого. — Звезда попал в расставленную ему ловушку и теперь, покуда фанаты продолжают бесноваться, поворачивается своей уязвимой стороной. — Очень часто я возвращаюсь в отель после тяжкого дня, становлюсь под душ и замираю надолго, слушая только шум воды. И во мне борются две силы: одна велит мне благодарить судьбу, другая - бросить все, пока не поздно.
И в такие минуты я чувствую себя самым неблагодарным существом на свете. У меня есть поклонники, а я уже еле выношу их. Меня приглашают на самые престижные, самые завидные праздники, а мне хочется сразу уйти оттуда, вернуться домой и посидеть в тишине с хорошей книгой. Люди награждают меня премиями, вручают призы, делают все ради того, чтобы я был счастлив, а я не ощущаю ничего, кроме усталости и досады,потому что мне кажется - я не заслужил этого, не заслужил, ибо я не достоин своего успеха. Понимаешь?
На долю секунды Габриэлу охватывает жалость к человеку, сидящему рядом: она представляет, сколько раз в году он должен появляться на каких-то празднествах, где у него будут просить автограф или позволения сфотографироваться рядом или рассказать какую-нибудь абсолютно неинтересную ему чушь, (которую надо внимательно выслушать или по крайней мере сделать заинтересованный вид), предлагать ему участие в новом проекте, доводить его до бешенства классическим «Вы меня не помните?»,совать ему свои телефоны, умоляя сказать хоть одно словечко жене, сестре, сыну. А он должен быть всегда весел,всегда контактен, вежлив и благорасположен, как подобает настоящему, первоклассному профессионалу.
— Понимаешь?
— Понимаю. Но знаешь - я готова ко всем этим неприятностям, что были у тебя, однако отдаю себе отчет,что мне еще очень до них далеко.
Еще четыре лимузина — и они будут у цели. Водитель просит приготовиться. Звезда, опустив с потолка маленькое зеркало, поправляет галстук, а Габриэла - прическу. Девушке уже виден кусочек красной ковровой дорожки, хотя сама лестница пока вне поля зрения. Царившая вокруг истерика унялась - теперь у каждого, кто стоит в толпе, висит на шее аккредитация с фотографией: они разговаривают друг с другом и не обращают ни малейшего внимания на тех, кто подъезжает в лимузинах, потому что устали уже на это реагировать.
Еще две машины. Слева от Габриэлы появляются ступени помоста. Люди в строгих костюмах и при галстуках открывают дверцы; суровые металлические барьеры сменились бархатными шнурами, продернутыми через столбики из бронзы и дерева.
— Черт! - вскрикивает вдруг Звезда, так что Габриэла пугается. - Черт! Ты только посмотри, кто там! Погляди, кто сейчас выходит из машины.
Габриэла видит кинодиву в платье от Хамида Хусейна: она только что ступила на красный ковер. Звезда смотрит в
