трудоустройстве. Он сказал, что партийные органы всячески поощряют работу молодых ученых, но если в благодарность за это они сталкиваются с упрямством и нежеланием идти навстречу, то и партийные органы не пойдут навстречу, когда придет что до чего. Тогда Иевлева попросила задать конкретные вопросы. И на все конкретные вопросы ответила: нет, не знаю, не видела.
Тогда парторг сказал, чтоб она перестала валять дурака и не считала себя умнее партийных органов, что местные жители видели ее ночью с мужчиной и что он отлично знает, кто этот мужчина. Тогда Иевлева спросила, что это за местные жители.
– Ну, например, участковый, – сказал парторг.
– Так это он вам сказал? – удивилась Иевлева.
– Да, он, – подтвердил парторг.
– И что же он вам рассказал? – вспыхнула Иевлева.
– Здесь я вопросы задаю! – нажал парторг. – Вы прекрасно понимаете, что этот мужчина представляет опасность для населения совхоза, что предотвращение этой опасности является долгом партийной организации и органов милиции. Вы – образованная женщина и должны понимать, что опасности подвергаются дети, подростки, старики и старухи.
При слове «старухи» Иевлева еле заметно улыбнулась, как если бы хотела сказать, что не следует преувеличивать опасность, которой подвергаются старухи.
– Ну хорошо, – сказала Иевлева, – я скажу вам, что мне известно. Человека, о котором вы спрашиваете, я действительно встречала. Я не могу подтвердить факт его воскрешения из могилы, потому что я при этом не присутствовала. На вид он такой же нормальный человек, как и мы с вами. Я никогда не видела, как он пьет кровь. И ничего сверхъестественного в его поведении не заметила. Конечно, есть определенные странности – то, что он появляется только по ночам. Но, согласитесь, что и у других жителей деревни, как и города, очень много странностей. И слухи, которые возникают на этой почве, очень сильно преувеличены.
Тогда парторг сказал, что он рассчитывает на искренность, свойственную советским людям, что партия – это ум, честь и совесть эпохи и что перед партией нужно быть полностью откровенным, а нельзя быть откровенным только наполовину. И он просит Иевлеву ответить на вопрос, состоят ли они в интимной связи, как давно и как часто. И он просит ее рассказать об этом с максимальным количеством подробностей: когда познакомились, как и когда это было в первый раз и не заметила ли она, как женщина, каких-то странностей в его поведении и «я извиняюсь, в физическом устройстве».
По мере того как парторг формулировал эти вопросы, Иевлева заметила, что дыхание его участилось, лоб покрылся испариной, а глаза сделались влажными, и поэтому, когда речь дошла до «физических особенностей», Иевлевой овладело характерное для женщины отвращение. Она сама удивилась своей реакции. Отвращение не вызвало у нее естественного в подобной ситуации приступа агрессии. Ей было противно, конечно, но и как-то скучно. Без особых эмоций. Та часть ее природы, которая стала теперь природой ночного существа, делала нанесенную ей обиду настолько мелкой, незначительной, что Иевлевой было просто смешно все это слушать. Она спросила тихо, почти шепотом:
– Вам его член описать? Вам интересно?
Парторг ожидал всего, чего угодно, только не этого. Он опешил. Иевлева же продолжала:
– Какие именно особенности вас интересуют? Уточните ваш вопрос.
Парторг ничего уточнить не мог. Он погибал от смущения. «Что я тут нагородил?» – думал он. Он ведь понимал, что Иевлева явно «не его поля ягода». «Не для тебя цвету», – непонятно откуда всплыли в его мозгу слова, и парторг впал в тоску.
Иевлева между тем продолжала:
– А вы понимаете, что будет, если я ему расскажу про наш разговор? Вот вы меня пугали партийными последствиями. А стоит мне только слово сказать, вы же понимаете, он не будет действовать по партийной линии. Но вы, конечно, можете на него в райком партии пожаловаться – это ваше право.
Она посмотрела парторгу в лицо и поняла, что хватит. Просто, как говорится, лежачего не бьют.
38. Участковый делает Иевлевой предложение
В общем, никакой такой волнующей информации парторг от Иевлевой не получил. Ничего нового по сути дела не узнал. Разговор удовольствия не доставил. После разговора он почувствовал тяжелую злобу, которая вызвана была беспомощностью. Но совсем ничего он не мог не предпринимать, поэтому он позвонил в райком и попросил, чтобы патрульным, которых должны были прислать вечером в Усьман, выдали все-таки боевые патроны на всякий случай и проинструктировали о повышенной опасности.
После разговора с Иевлевой он так хотел, чтобы вампира этого, суку такую, застрелили. Прямо мечтал об этом. Вот он сидит в своем кабинете, и вдруг звонит телефон, и ему говорят: застрелили ночью, мол. Приводите эту Иевлеву на опознание.
