Изнаночные швы времени

монголы. До полутора тысяч. Ворота под Никольской башней открыты. Судя по всему, ордынская конница вышла оттуда. Да, точно оттуда. Как раз появился второй отряд. Всего теперь там более двух тысяч всадников. Кто-то открыл им ворота, видимо.

Монголов обстреливают из опорных пунктов засеки. Князь Болеслав разворачивает своих дружинников фронтом на север. Готовятся атаковать. Нет, не смогли организоваться. Переславские ополченцы рванули с позиции и смешали конницу юрьев-польского князя.

Да, именно рванули. Ратники переславского городового полка, увидев дым пожаров над своим городом, как по команде развернулись и бросились к городским воротам. В военном смысле слова это называется бегством, но в мемограмму Феликса это слово не попало. Он не цокнул языком и не покачал укоризненно головой – ему был хорошо понятен порыв этих людей.

В 1252 году они стали солдатами. Их волю еще не сломили двести лет настойчиво культивируемого страха перед степью, и они хорошо понимали свой интерес не платить Орде дань. Этот интерес и вывел их на поле боя вместе с дружинниками Андрея Ярославича владимирского, хотя их собственный князь Александр Невский и слал им гневные послания, требуя этого не делать.

Они были готовы сражаться, но тут что-то страшное случилось с их родным городом. И никакая сила не смогла бы удержать этих мужчин на месте в тот момент, когда за стенами Переславля, где в домах жены и дети, вспыхнуло пламя.

Действительно, это было бегство, бегство неуправляемое. Переславцы побежали в сторону неприятеля.

Монголам досталось солоно. Случилось примерно то же, что и в Липицкой битве, когда княжеская конница оказалась под яростным ударом новгородских и ростовских ополченцев. Но тогда князья во главе с Юрием Всеволодовичем, бесславно погибшим позже, в 1238 году, на Сити, сумели спастись бегством, а ордынцам бежать было некуда: они были стиснуты между засекой и городским валом. Поэтому гибли они десятками и сотнями. Впрочем, как и переславцы.

Строй русского войска разорвался, и монголов за Трубежем теперь было не удержать.

18.38… Через северный брод переходит ордынская кавалерия. Князь Андрей со своим двором пытается атаковать, но поздно – всадники сшибаются в тот момент, когда монголы построились в боевой порядок на левом берегу Трубежа. Тяжелые потери с обеих сторон.

Владимирский городовой полк после неудачи великокняжеской дружины начал быстро откатываться в лес на южной кромке поля. Это уже паника. Старшая дружина еле успела уйти с пути бегущих. Ага, разворачивается фронтом к северу. Наверное, собирается поддержать двор князя Андрея. Но нет… Эти старые… Эти старые говнюки поворачивают на кучковскую дорогу. Черт! Исчезли в лесу. Черт!!!

Фанфары. Два раза длинно и три коротко. Нет, минуточку… Сотрите меня! Похоже, это подготовленный маневр.

Все и вправду шло, как планировалось, – в пессимистичном варианте плана. После того как монголы показались на холмах на правобережье Трубежа, на скоротечном военном совете князья и воеводы решили придерживаться исходной задумки, несмотря на слишком большое превосходство Неврюя. То есть встретить его вне городских стен, как можно дольше удерживать за рекой, стараясь нанести врагу максимальный урон. Если же эта тактика не увенчается успехом, то переславцам по сигналу следовало отступать в город, владимирцам – в лес на южном краю поля, а коннице – на дорогу на юго- запад. Дорога на юго-запад вела к старому поселению, которое, несмотря на данное ему новое имя – Москва, все еще предпочитали называть в память о прежних владельцах – Кучков87.

– Все не так плохо, – Феликс ткнул Шурика в плечо. – Продолжай давай!

18.54… Двор великого князя пытается оторваться от противника. Дружинники маневрируют, стараются выйти из боевого соприкосновения с ордынцами, но их все время охватывают с флангов из-за превосходства в численности.

Вижу Олега. Он на опушке. Кажется, собирается вернуться. Фил, но у него же четыре десятка солдат. Это же уже чистое самоубийство!

– Нет, не успеет он, – буркнул Феликс. – Там другие самоубийцы, к счастью, есть. Поближе. Трубку на одиннадцать.