лицом и британским акцентом.
— Это неправда, — сказал, наконец, Гадес, снова поворачиваясь ко мне.
Я кивнул.
— Первая реакция корпоративного менеджмента любого мира: лгать. Но сегодня это не сработает. Насчёт других экземпляров я уверен на сто процентов. Я вступал с ними в контакт.
Смайт сузил глаза.
— Это невозможно.
— Возможно, — сказал я. — Это своего рода… спутанность, я полагаю. — Обоих использование мной этого слова явно застало врасплох. — И я знаю, что вы что-то с ними делаете, что-то творите с их памятью. И я бы хотел, чтобы вы ответили на один вопрос: зачем?
Гадес ничего не ответил; Смайт тоже молчал.
— Ладно, — сказал я, — давайте
— Да? — сказал Смайт. — И что?
— «И похоже, ты единственный, кто знает / Каково это — быть мною»
— Простите, — сказал Смайт. — Это вы что,
— Пытался, — ответил я. — Это строка из заглавной песни старого сериала «Друзья». В своё время это было любимое телешоу Карен. И эти слова как раз к месту: быть мной — это
— Вы же понимаете, — медленно произнёс Смайт, — что не все философы считают, что подобные конструкты возможны. Джону Сёрлю они очень нравились, но Дэниел Деннет в них не верил.
— А во что верите вы, доктор Смайт? Вы, главный психолог «Иммортекс». Во что верите вы? Во что верит доктор Портер?
— Не отвечайте, — сказал Гадес, оглядываясь через плечо. — Я больше не заложник, Гейб; если вам дорога ваша работа — не отвечайте.
— Тогда отвечу я, — сказал я. — Я думаю, что в «Иммортекс» верят в зомби. Я думаю, что вы экспериментируете с копиями моего разума, пытаясь получить человеческое существо без сознания.
— Это для чего же? — спросил Смайт.
— Да для всего. Рабы, сексуальные игрушки — что угодно. Религиозные люди скажут, что эти тела лишены души; философы скажут, что они существуют, не осознавая себя… не
— Нет, вы хотите получить интеллект человека без его сознания, который бы не осознавал себя, который был бы «никак». Вам нужны зомби — мыслящие существ, способных безупречно производить даже самые сложные операции, не жалуясь и не скучая. И поэтому вы стали экспериментировать с контрафактными копиями моего разума, пытаясь изъять из него те части, что отвечают за сознание, чтобы получить в результате зомби.
Смайт покачал головой.
— Уверяю вас, мы не работаем ни над чем настолько гнусным.
—
— Будет лучше сказать ему правду, — сказал Смайт, — чем позволить предполагать худшее.
Гадес надолго задумался; его круглое бородатое лицо застыло. Наконец он слегка, почти незаметно, кивнул.
Но теперь, получив разрешение говорить, Смайт, похоже, не знал, с чего начать. Он оттопырил губы и несколько секунд молчал.
— Вы знаете, кто такой Финеас Гейдж? — спросил он, наконец.
— Это из «Вокруг света за восемьдесят дней»? — предположил я.
— То был Филеас Фогг. Финеас Гейдж работал на железной дороге. В 1848 году ему пробило голову трамбовкой, от которой в черепе осталась дыра пяти сантиметров в диаметре.
— Не лучший способ умереть, — заметил я.
— Да уж, — сказал Смайт. — Только он не умер. Он прожил ещё двенадцать лет.
Я вскинул брови — они до сих пор немного цеплялись при этом, чёрт бы их побрал.