Я стою у Кристи в ногах, Нирмала садится на стул и берет больную за руку.
– Кристи, привет. Это я, Нирмала. Со мной и Ник пришла.
Нирмала поднимает голову и кивает мне.
– Привет, Кристи, – выдавливаю я из себя.
Мы замолкаем. В палате становится тихо, если не считать негромкого гудения медицинской аппаратуры.
– Не знаю, о чем с ней говорить, – шепчет мне Нирмала.
– Расскажи, чем занималась в эти дни, как дела в школе…
Мы некоторое время перешептываемся, и вдруг меня ударяет сознание полной абсурдности моего визита. Он так нелеп, что даже смешон. Чувствую, что сейчас захихикаю. Вроде бы ничего веселого: бедняжка Кристи лежит в коме, отключившись от внешнего мира. Но от этих мыслей мне еще больше хочется смеяться.
И я не выдерживаю. Из плотно сомкнутых губ вырывается сдавленный смешок, следом летят брызги слюны.
Нирмала в ужасе смотрит на меня, потом вдруг сама начинает хохотать. Она закрывает лицо руками, стискивает губы, даже отворачивается, однако смех продолжает ее сотрясать.
– Прекрати! – высоким, пронзительным голоском выкрикивает Нирмала.
– Не могу! – в тон ей пищу я.
Хватаюсь за металлическую спинку кровати. У меня появился новый страх: обмочиться в палате. Изо всех сил скрещиваю ноги, сгибаю колени и пытаюсь взять себя в руки. Но смех продолжается. Мы с Нирмалой беспомощны перед взрывами хохота. Так проходит пара долгих минут.
Наконец смех утихает. У меня даже слезы выступили, у Нирмалы – тоже. Вытираем лица бумажными платками и глубоко дышим.
– Какой ужас, – шепчет она.
– Перестань шептаться, – во весь голос говорю я. – Из-за нашего шепота все и началось.
– Хорошо, – уже громко отвечает Нирмала. – Только ты пока не смотри на меня. Ладно?
– Не буду.
Нирмала рассказывает Кристи о школе, о погоде, о наших тренировках. Поначалу говорит не слишком бойко, но потом успокаивается и болтает вовсю. Односторонняя сплетня – вот как это называется. Я тем временем рассматриваю цветы и открытки. Ими завален весь прикроватный столик. Открытки от тетушки такой-то и дядюшки такого-то. Обычные пожелания скорейшего выздоровления, какие пишут родственники и друзья. Среди них замечаю открытку с плюшевым мишкой, в лапах которого красное сердце. Любопытство заставляет меня развернуть открытку и прочитать: «Самой лучшей подружке, какие только бывают. Поскорее выздоравливай. Со всей моей любовью, Гарри ххххххххх».
Значит, лучшая подружка, какие только бывают?
Оглядываюсь на Нирмалу, та продолжает упоенно трещать.
– …всерьез думает, что он по ней сохнет. Но я слышала, он делает это на спор…
– Нирмала!
– Чего тебе?
– Тут открытка…
– И?
– Ты ее видела?
– Здесь их куча. А что там?
Протягиваю ей открытку. Нирмала читает.
– Очень мило.
– Так он… Так они… в смысле…
– Да, – улыбается Нирмала. – В общем-то, это секрет, но наши все равно знают. Они закрутили где-то месяц назад.
Должно быть, у меня раскрылся рот. Нирмала смотрит на меня и хмурится:
– Ты чего?
Я закрываю рот и пытаюсь изобразить заурядное любопытство.
– Ничего. Я просто… не знала.
– Он втрескался в нее по уши. Так романтично. А с тех пор как она здесь, он места себе не находит.
– Представляю, каково ему, – в тон ей говорю я. – Бедняжка Гарри.
