Смотрю на таз. Скорее всего, Мисти захотела пить и налакалась этой дряни.
– Мама! Папа! Ма-а-а-а-ма!
Мне стыдно, что я так веду себя возле мертвой собаки, но удержаться не могу. Склоняюсь над ней, у меня текут слезы вместе со слюной.
В комнату вбегают родители.
– Что такое? Что… Боже!
– Она…
Оба опускаются на корточки.
– Надо отвезти ее к ветеринару. – Отец протягивает руки, чтобы поднять Мисти.
Мама качает головой:
– Ветеринар ей уже не поможет.
– Но почему? Почему? Откуда все это? Конечно… Вода! Вода из батареи. Я подставил таз, чтобы слить воду. А там – очищающий реагент…
– Ты же не знал, что Мисти проберется в комнату. Ей настрого запрещено сюда подниматься.
– Я должен был предусмотреть! Должен был закрыть дверь. Он убил ее. Он убил Мисти. Прямо в доме! В комнате Ник!
Отец хватает таз и выбрасывает в окно. Слышу треск сломавшейся пластмассы. Папа упирается лбом в подоконник, у него трясутся плечи. Он плачет.
Мама подходит к нему, гладит по спине:
– Кларк, успокойся. Ник и так тяжело. Не добавляй ей страданий.
– Я знаю! – выпаливаю я. – Знаю про Роба.
Родители поворачиваются ко мне, вид у них ошеломленный.
– Вы же о «нем» говорили? Вы только что сказали «он». Вы его боитесь. Я знаю, кто «он» такой.
– О чем ты?
– Папа, не ври мне хотя бы сейчас. У тебя был старший брат. Семнадцать лет назад он утонул в озере, но каким-то образом вернулся с того света. Вернулся и убивает… убивает. Это он убил…
Не могу заставить себя произнести ее имя.
Родители молчат. Стоят, разинув рты, и смотрят на меня. Пару часов назад я требовала от Милтона, чтобы он никому не разболтал моей тайны. Сейчас это уже не имеет значения. Мне все равно.
– Я его видела. В бассейне. В воде. Он говорил со мной.
Мама вскрикивает. Отец вцепился в край подоконника.
– Я знал, – выдыхает он. – Знал, что он вернется.
– Помолчи, – одергивает его мама. – Пусть Ник расскажет. Ник, продолжай.
– Он говорит… у него осталось незавершенное дело.
Откровенный рассказ должен был принести мне облегчение. Но я ощущаю только нереальность происходящего. Я у себя в комнате, стою на коленях перед мертвой собакой. Напротив – ошеломленные, испуганные родители. Рассказываю им о призраке, убившем Мисти, тереблю ее шерсть, все такую же мягкую и податливую. Смотрю на волны шерстинок, отзывающихся на мое прикосновение. Чем не доказательство, что все происходит на самом деле? Но у меня сохраняется ощущение, будто я смотрю фильм о чужой жизни. Или живу в чужом кошмарном сне.
Убираю руку от Мисти. Впиваюсь ногтями в мякоть ладони – больно. Впиваюсь сильнее. Боль тоже усиливается, но ощущение нереальности сохраняется.
– Он здесь? – спрашивает отец. – Здесь? Ты его видишь? Слышишь? – Папа очумело смотрит на меня, потом озирается по сторонам.
Я по-прежнему чувствую себя лишь свидетельницей происходящего, как будто события разворачиваются по другую сторону толстого стекла. Буквально заставляю себя ответить на вопрос отца:
– Нет, я его не вижу. Здесь его нет. Во всяком случае, я не чувствую его присутствия.
– Но он был.
– Если только это не очередной несчастный случай, – замечает мама. Мы с отцом смотрим на нее. – Если бы не цепочка предыдущих событий, мы бы сейчас говорили по-другому. И никто бы не сомневался, что смерть Мисти – ужасный несчастный случай.
– Сарита, ты в своем репертуаре. Отказываешься верить. Но гибель Мисти – из той же цепи.
– Никто его здесь не видел. Ты лишь подставил таз под батарею, чтобы слить воду.
– И все равно я виноват! Есть же меры безопасности. А я ими пренебрег.
– Он не действует в одиночку, – бормочу я.
– О чем ты, Ник?
