темноте. Если такое случится, шансов выжить останется немного, вряд ли кто то явится нас отсюда выковыривать, так и останемся.
Землетрясение продолжалось мучительно долго. Никогда не думала, что землетрясение может продолжаться такое время, мне показалось, что нас трясло почти час, не меньше. От тряски у меня разболелось все, что могло разболеться, спина, плечи и все кости внутри, и рот наполнился кровью, то ли от вывернутых десен, то ли от прикушенного языка. Кроме того, я несколько раз ударилась головой о что то железное, а один раз кто то — то ли Дрюпин, то ли Клык — лягнул меня в глаз, и теперь я чувствовала, как наливается гуля.
Комната тряслась и тряслась, и со всех сторон слышался грохот, а потом все прекратилось резко и вдруг.
Я лежала на полу и боялась пошевелиться. Пошевелюсь — а кости сломаны. Или оторвалось внутри что, при такой тряске это вполне могло осуществиться. Темнота.
— Все живы? — спросила я.
— Я, кажется, жив, — ответил Клык. — Только вокруг меня какая то лужа. Это, наверное, наш Дрюпин. Темно стало, он и не удержался, лунатик проклятый.
— Заткнись, — отозвался Дрюпин.
Значит, целы.
— Дверь наверняка заклинило, — с удовольствием сказал Клык. — Мы погребены в темноте и теперь умрем в муках.
— А чему ты радуешься? — поинтересовался Дрюпин.
— Вместе весело умирать. Я всегда хотел, чтобы так. Будем туг лежать в темноте, разговаривать. Не переживай, Дрюпин, это недолго продлится.
— Почему это? — вмешалась я в разговор.
— Потому, что вентиляция, вероятно, нарушилась, — объяснил Дрюпин. — Здесь мало воздуха. Боксы герметичны, а циркуляции почти нет, сейчас посчитаю… Дня через полтора потеряем сознание.
— Надо дышать реже, — сказал Клык. — Я вот могу вдыхать раз в минуту, а Дрюпин нет. Он нам весь воздух за три часа выдышит, я его знаю…
— Да ты сам все выдышишь…
Они пустились в ругань, а я пыталась определиться. Ну, что делать. Первым делом, конечно, следует озаботиться огнем. Для этого у меня есть зажигалка и лампа, главное, нащупать их среди всей этой окрошки, но это дело времени, если взяться, то отыскать можно. Вторым делом…
— Не надо! — вскрикнул Дрюпин так резко, что мне пришлось прислушаться.
— Давай, Дрюпин, тебе понравится! Я вчера после обеда начал вспоминать, и все вспоминал и вспоминал, и на бумагу записывал, так что потом и мелодия как то сама собой в голове заиграла.
— Да не нужна мне твоя песня, у меня ногу чем то придавило, еле движусь…
— Я спою — и полегчает. Сейчас, сейчас… — Клык запыхтел. — Слова там очень простые…
Клык замолчал.
— Сирень, скажи ему, чтобы заткнулся, — попросил Дрюпин.
— Не сбивай! — взвизгнул Клык. — Сиренька, скажи ему, чтобы не сбивал!
Я молчала. Забавная мысль посетила меня — а что, если это на самом деле конец? То есть все, тупик? Воздух будет истончаться, мы будем лежать в этой комнате с железными стенами, Дрюпин и Клык будут ругаться, дышать станет все сложнее, и никакого белого света…
— Сирень! — позвал Дрюпин. — Сирень, я не могу больше…
— Он специально дышит чаще! — заявил Клык. — Я же говорил, он нам весь воздух израсходует!
— Я не дышу чаще!
— Я же слышу — дышишь!
Включился свет. Раз — и включился, точно у меня в глазах взорвались атомные бомбы, хотя я этого никогда и не видела, как они взрываются.
Но проморгалась постепенно.
Клык лежал под столом, вытянув руки вдоль туловища, глядя в потолок, с сосредоточенным лицом.
Дрюпин валялся, немного придавленный сундуком, от этого посинел и дышал действительно часто. Хотя если появился свет, значит, и вентиляция восстановилась. Комната моя была совсем разрушена. Упало все, что могло упасть.
Я поднялась.
— Сиренька, у тебя отличный синяк под глазом, это тебе Дрюпин поставил.
Я потрогала глаз. Фонарь, это да. К тому же, судя по всему, синяки у меня будут с ног до головы.
Дрюпин напрягся и сбросил с себя сундук. Поглядел в потолок.
— Плохо дело, — сказал он.
Я тоже поглядела.
