Тряхануло сильно. Зимин щелкнул зубами и стукнулся лбом, обо что, не заметил. А Кокосов не отступал и ужалил Зимина еще, на этот раз в подбородок.
То ли шокер не успел зарядиться, то ли еще что, но второй удар Зимин перенес спокойнее, всего лишь на секунду потемнело в глазах. А когда он очнулся, то обнаружил себя в зале выставки. Он стоял, покачиваясь перед странным сооружением, похожим…
Зимин определил его как термитник. Здоровенный такой термитник желтого цвета со стальными кронштейнами, вероятно символизировавшими… Зимин не сумел понять, что именно они символизируют, в голове у него вспыхивали искры, отчего Зимин не очень хорошо воспринимал действительность.
Его качнуло вперед, Зимин расставил руки и обхватил термитник. На ощупь и вкус термитник оказался похожим на кактус. Только рыхлый, он разошелся под пальцами Зимина и обрушился на Зимина сверху, залив его неприятной липкой жижей.
Тут Зимина стошнило. Два раза. И стало легче. Он вытер лицо и перевернулся на спину. Вокруг восторженно хлопали посетители, и Зимин с ужасом и отвращением понял, что хлопают ему. Видимо, зрители восприняли его падение в термитник как часть художественной композиции. Жизнь удалась.
Он попытался подняться, но не получилось, и он снова ухнул в желтую жижу. Вокруг лопались фотовспышки, Зимину хотелось провалиться сквозь пол, и, желательно, чтобы там, под полом, был бассейн.
— Зима, что с тобой? — спросила откуда то сверху Лара.
— Вымя… — прошептал Зимин. — Вымя и патронташ. Это всё.
Дневник 7
Здравствуй, дорогой дневник.
Мыслей много. Болею. Сижу в боксе. Вернее, лежу, сидеть тоже больно. В потолок смотрю. Температура вроде бы поднимается, во всяком случае, чувствую, как голова живет отдельно от тела, точно висит в воздухе, а все остальное болтается где то снизу. Видимо, все таки инфекция. Или заражение крови. Если инфекция, то ничего, можно побороться. Если заражение крови, то все, с ним не поборешься. С нашими медицинскими запасами. Последние антибиотики потратили на Клыка…
Я решила про это не думать, решила отвлечься. О другом подумать.
Вообще, хочется писать, но не получается — все дрожит. Мелкой дрожью, стены, пол, потолок. И гул наверху, совершенно непонятно, что за гул, угрожающий. Если пробуешь писать, буквы расплываются, ползут, чернила растекаются по бумаге, так что пишу мало.
Опять явился Дрюпин. Принес из столовой поднос. Сообщил, что Клава еще больше сошла с ума и вовсю вяжет из проволоки жилетку, что Клык впал в затяжной сон. А он сам сходил в столовую, там тоже ничего хорошего — от дрожи все подносы перемешались, на некоторых полопались упаковки, так что там теперь все залито протухшей и скисшеи едой, и добывать провиант в этих условиях затруднительно. Но для меня он, конечно, постарался.
Я есть не стала, аппетит отсутствовал, значительная часть зубов тоже, вместо еды спросила, откуда дрожь.
— Похоже на вулканическую активность, — сообщил Зимин. — Или на тектоническую.
— Нас что, теперь лавой затопит?
— Вряд ли. Хотя… Возможно, это что то техническое.
— В каком смысле?
— Возможно, реактор. Системы охлаждения…
— Только не говори про ядерный взрыв!
Дрюпин отвернулся и стал постукивать пальцами по столу.
— Современные атомные станции имеют большой запас автономности, — Дрюпин поглядел в потолок. —- Даже если реактор пойдет вразнос, взрыва не последует. Скорее всего… Но я думаю, что это не реактор, это гидростанция. А шум — это сброс воды или какие то неполадки. Так вот…
— Ты письма прочитал? — перебила я. — Те, что я тебе вчера давала?
— Прочитал.
Дрюпин достал из кармана письма, вернул мне, почесал подбородок.
— Ну, что скажешь?
— Скажу… — он продолжал чесаться. — Скажу вот что. Это…
Он потрогал письма пальцем.
— Это, судя по всему, проект «Двина».
Дрюпин вытянул ноги.
