определяться. А то будете мыкаться между двух враждующих сторон... как те Ромео с Джульеттой! Ну куда это годится?
Он бросил взгляд на наручные часы и, проигнорировав очередное смущение Крыси, поднялся.
Глава 26
АСПЕКТЫ ВЫЖИВАНИЯ
Москва встретила Питона дождем. Он мелко моросил через бегучий сплошной заслон низких туч, убаюкивающе постукивал по остовам машин, наполняя воздух тихим шорохом и плеском. Питон осторожно прикрыл зев люка крышкой бурого ржавого чугуна, оставив небольшую щель. Если придется ретироваться, люк можно будет открыть быстро...
Со станции он вышел тайком, через коллектор связи, которым пользовалась, бывало, его воспитанница. Метро соединяют с поверхностью неисчислимое множество лазеек — просто не все о них знают. Если пройти по тоннелю четного направления метров сто-двести, то слева, в тюбинге, будет небольшая дверь, за которой — бывшая мастерская дистанции СЦБ[8]. Заставленная разным эсцэбэшным и каким-то иным непонятным и ненужным уже имуществом, мастерская была не примечательна ничем, кроме загороженного ящиками железного квадрата — гермозаслонки. Отвернешь тронутые ржавчиной ручки — и откроется невысокая, чуть выше колена взрослого человека, сбойка, за которой — жутковатое переплетение змеистых кабелей, капанье воды и сквозняк, пахнущий надземьем.
Питон с трудом просунулся в узкую сбойку — это миниатюрной и щуплой Крысе было легко здесь лазить. Как и в большинстве других ее «тайных лазов». Еще в самом начале, когда юная добытчица из Эмирата прибилась к Содружеству, Питон убедил ее раскрыть ему местонахождение и маршруты ее лазеек.
— Пойми, это вопрос безопасности наших станций! — сказал он тогда. — Мало ли кто сквозь эти лазы просочиться может!
Добросердечная и, несмотря на юный возраст, очень ответственная Крыся колебалась недолго. Видя хорошее отношение к себе со стороны добытчиков Содружества и их командира, она однажды взяла да и сама устроила ему и Простору экскурсию по своим тайникам. По некоторым даже поводила, каждый раз обращая внимание командиров на значки-ориентиры, которыми она в свое время пометила нужные ходы и лазы.
Ход через эсцэбэшную подсобку не был самым ближним и удобным, но другого пути тихо и незаметно выйти со станции и быстро попасть куда надо не было. Ну, да и ладно...
«Ох, ну и аппендикс!» — про себя чертыхался Зуев, протискиваясь сквозь все эти кабели и трубы.
Наверху его встретила темнота. Еле видимые, громоздились по правую руку, подпирая тучи, купола Преподобного Сергия Радонежского, что на Костромской. Слева покачивались в такт ветру облетевшие ветви деревьев, захвативших газоны. Питон медленно шел между ними по узкой асфальтовой дорожке, прислушиваясь к дождю и шорохам. Почему-то было не по себе. Вот дорожка кончилась, ручейком влившись в Костромскую, впереди зачернели дома, уставились на Питона тысячами слепых окон, оскалились раззявленными беззубыми ртами подъездов. Уже близко. Он повернул к югу, прошел еще около сотни шагов. Двадцатый дом по Костромской — длинная девятиэтажная «китайская стена», и третий подъезд у него должен быть, судя по всему, где- то посередине. Питон подошел под самые стены.
Сойка — птица дневная и лесная, нечего ей делать в ночном городе. Знающий человек это поймет и выводы сделает. А Кожан орнитологию когда-то любил... Ответ не замедлил себя ждать. Сверху прошуршал по стене небольшой камушек, и откликнулся филин. Через минуту в ближайшем подъезде послышались нарочито громкие шаги. Питон обернулся.
Взгляды блеснули отточенной сталью, скрестились и разошлись. Делить сейчас было нечего.
Они поднялись на четвертый этаж, и Кожан все это время, не оборачиваясь, шел впереди, подсвечивая ступени тусклым фонарем. Он распахнул одну из дверей, тяжело ввалился в квартиру, протопал на кухню. Они сели за растрескавшийся, но крепкий еще стол, помолчали. Первым тишину нарушил Кожан.
