– Он уже получил твой ответ, – продолжал Булыцкий, – и направил к тебе царевича своего.
– Царевича? – Дмитрий Иванович в упор посмотрел на гостя, да так, что тому стоило больших сил не отвести взгляда. – Ак-Хозю?
– Не помню я имени его, – отвечал тот.
– Не приходил тот ко мне.
– Купцов давно видывал? – устало поинтересовался пришелец.
– А тебе-то что? – насторожился Донской.
– А того, что вырежут их по приказу Тохтамыша. Не нужно ему, чтобы раньше времени про планы его кто прознал. И ему хорошо, и тебе беда: с купцами теми все связи уйдут. Ладить потом по новой их все будешь.
– А ты, стало быть, спаситель.
– Ну и спаситель. И дальше-то что?
– Чего еще расскажешь из того, чего неведомо мне? – Донской в упор посмотрел на собеседника.
– Войска изгоном[59] тохтамышевские пойдут. Оно как на охоту сбор объявлен будет, потому и без доспехов многие придут. Ну или в легких. Да и стрел не запасут сколько надо, потому и дружины рязанские да нижегородские присоединит Тохтамыш к войску своему, – замолчал он. – Потом уже в пути узнают все, что на Москву поход это.
– Говаривал, да нет веры словам твоим.
– Значит, стрелам да мечам будет, – отрешенно отвечал тот.
– Ты почто стравить хочешь нас, а?
– Да что ты заладил: стравить, пустобрех, не верю?!
– Ты, видать, не разумеешь всего, так я поясню, – угрожающе начал князь. – Мне сейчас война – кость в горле! Мне бы раны позализать да в княжестве порядок навести, а не брехню слушать.
– Не брехня это!
– Ты не перебивай, ты слушай! Сейчас все против тебя: мир у нас с Тохтамышем! Дарами задобрили его. И россказни все это твои: что без доспехов пойдут войска, и про купцов небылицы, и что придут уж скоро! А мне почем знать, кто ты на самом деле, а?! А может, от Ольгерда ты? Или от Олега? Смуту разводишь так, чтобы мы силы отвели подальше, да в замятне поглубже увязли, а?
– Да не зову я тебя в бой, князь! – взорвался Булыцкий. – Ты просто силы в Москве собери, и все! Месяц переждать делов-то всех. Чтобы не люд простой оборону держал, но дружинники! А потом – куда хочешь! Хоть на Ольгерда, хоть на Орду, а хоть и по домам!
– А чего сейчас смутьянствуешь? Ждать лета еще сколько?!
– Жди, – пробурчал в ответ тот. – Только поздно будет, когда время придет!
– А на кол ежели повелю тебя?
– А хоть бы и туда, – отрешенно отвечал пенсионер. – Ты только ворота хоть не открывай на день третий, когда княжичи молодые придут от Тохтамыша просить! Обманут же!
– Ох и упрям ты! – князь тяжело поднялся со скамейки и костяшками уперся в жалобно скрипнувший стол, словно бы желая навалиться на собеседника. Сам не зная зачем, Булыцкий последовал его примеру, и теперь мужи стояли друг напротив друга, глаза в глаза глядя друг другу.
– Да не упрям. Грех на душу брать не хочу, и тебя от него отвести хочу!
– Чего?
– Да того, что кровь прольется невинная! А тебя до дней твоих конца совесть грызть будет: знал, да палец о палец не ударил!
– Все на своем, значит? Тохтамыш придет?
– Да, – еще раз кивнул пришелец. – Без предупреждения. Разорит всю Московию.
– Знаешь, что с клеветниками делаю? – князь грозно посмотрел на собеседника.
– Знаю, говаривал: на кол или в поруб. Трижды, если не путаю, – передразнил он Донского, – да все равно мне уже. Хоть ты чем грозись, а не боюсь!
– А не худо было бы, прежде чем пустобрехством заниматься, у людей поспрошать да благочинства науки понабраться.
– Не пустобрех я, – под натиском собеседника попытался оправдаться гость, но это получилось у него настолько нелепо и даже беспомощно, что Булыцкий вдруг на мгновение сам поверил, что он – лукавый, пытающийся стравить две великие армии. И ведь в самом деле армия Дмитрия Ивановича измотана бесконечными походами. И хоть после победы на Куликовом поле воодушевлена, все равно силы не те. А тут еще и с Ольгердовичами да князем Олегом конфуз. А у Тохтамыша и армия свежая, и пополнение в виде присягнувших Мамаевых воинов, и обида на Дмитрия за отказ платить дань. Случись схватка, и еще непонятна судьба молодой Москвы, только начавшей расправлять крылья. И кто знает, может, и лучше оно, если Тохтамыш ударит, пока основные силы русских князей будут далеко от столицы.
– Не поверил бы я тебе, – смягчившись, продолжал между тем князь, – кабы не заступничество да дары твои чудные, – князь вдруг сменил гнев на
