– Да не бес я. Куда мне?
– А цепочка работы тонкой, – взял слово Сергий. – Ни наши, ни иноземные мастера на такое не сподобятся. И крест работы великой. Не от демона ты.
– И крест нательный, и яблоко наливное на блюдце серебряном, – кивком указал Дмитрий на красующийся логотип «Apple», – и сам чуден. Вернешься в монастырь, так я воевод к тебе пришлю; им все и расскажешь. Что, как да к чему, а там и посмотрим. Коль все по-твоему будет, твое счастье; обманешь если, то на себя сам пеняй. Честно скажу тебе, пришелец: не Сергия если бы заступничество да Тверда, гнить тебе в порубе.
– Позволь слово сказать, – снова вступился Сергий. – Ты, князь, горяч иногда, да злоба, она слепит только. Ты остынь да погоди. Коль не соврал чужак, да правду говорит, сохранишь княжество. Коль паскудник – наказать успеешь. Недолго уж осталось.
– Нечего возразить тебе, старче, – спокойно отвечал Дмитрий. – Прав ты. У тебя он останется; пригляди, чтобы не утек. А я, как и говаривал, воевод пришлю, пусть расскажет, что знает.
– Благодарю тебя, князь, – в знак согласия склонил тот голову.
– Благодарю, князь, – Николай Сергеевич последовал примеру защитника своего.
– Князь, – впервые взял слово Тверд, – ты на самострел погляди, что чужеродец принес. Уж если поросль тебе не чудна, так хоть он тебе приглянется.
– А чего это ты, а не чужеродец печется об этом? Снюхались никак?
– Да чего тебе, князь, повсюду сговоры чудятся? – снова начал закипать Булыцкий. – Ты перед носом, что маячит, видишь только, а подале и не хочешь взглянуть.
– Подале? – расхохотался вдруг тот. – А поди ты, объясни, что есть «подале» твое? Оно все просто трепаться! А вот дела делать – беда. Или князя умнее мнишь себя, а?! Ну так присаживайся! Покняжь! А я тут, рядышком, про «подале» глаголать буду! Что, – видя замешательство гостя, продолжал наседать тот, – не торопишься?!
– Прости, князь, – чуть стушевался Николай Сергеевич. – Не про то я тебе сейчас. Ты – князь, и служение твое и вере христианской, и народу славянскому, и земле русской. Кому, как не тебе, видеть все да узлы рубить. Мне до тебя куда? Кто я с тобой рядом? Да никто! Простолюдин, да не боле. Да вот в чем беда-то вся, – увлеченно продолжал пенсионер, – ведь и ты без меня птица грозная, да не всемогущая. Ты на земле родился этой, вырос и правишь мудростью да волей. Справедливостью да мечом. Так и я родился здесь же; вот только разница между нами – почти семь веков! Века, через которые многое видать! И не спрашивай, – вдруг перешел он на шепот так, словно бы разом его силы покинули, – отчего я здесь. Христом Богом говорю: знать не знаю, ведать не ведаю! Но, коль угодно силам высшим, чтобы я здесь оказался, – он, вдруг встрепенувшись, сумасшедшим взглядом уставился на собеседника, – так и все, что в силах моих, сделаю, лишь бы беду отвести.
Оно видишь, князь, дело какое. Там, я откуда, там все с ног на голову перевернется, и не на волю Божью уповать все будут, да сами себя богами возомнят. Оно и хорошо, с одной стороны, – помолчав, продолжал он, – науки, технологии. Погоду тебе на много дней вперед расскажут, какая будет, из одного конца мира в другой в день один летать будут, избы, в небеса уходящие, строить… А с другой – возомнит о себе человек многое. Оно только о себе думать. И не говори, что и сейчас так. Так, да не так. Это я тебе говорю, раб Божий из грядущего. И мне грех тот ведом. – Подумав и собравшись с силами, продолжал: – И я создателем мнил себя великим. И я думал, что своими руками лишь судьбу вершу свою, да за грехи свои, похоже, здесь оказался. А раз так, то пусть все как Создателю угодно будет. Угодно Всевышнему, чтобы Москва дотла сожжена была, так тому и быть. Я со своей души грех снял уже, рассказал да показал все, что знаю. Мне на Страшном суде не боязно будет в глаза Спасителю взглянуть, – замолчал наконец он, глядя в упор на Донского.
– Делай, что ладным считаешь, – выдержав этот взгляд, спокойно отвечал князь. – Но поперву самострел мне свой чудный покажи.
Тут же на столе появились два увесистых свертка из кожи, в которых угадывались очертания будущего орудия. Бережно, почти как детей малых, распаковал их Булыцкий, открывая всеобщему обозрению два неказистых арбалета. Впрочем, вызвали они не столь бурную реакцию у князя, как предыдущие диковины; хотя уже готов был к тому Николай Сергеевич, неоднократно показывавший людям, с оружием знакомым, творение свое. Не стал исключением и князь.
– Ох и страшен, – поморщился князь. – Охота было переть такой из самого монастыря? Может, – кивнул он на кости, установленные в качестве плечей инструмента, – собакам скормить, а? Толк хоть какой будет. Или пугалам огородным, птицам на устрашение?
– Так и цена ему – полушка! И хитрого ничего нет, – уже сталкивавшийся с реакцией опытных воинов на свое творение, спокойно отвечал пришелец. – А как сломается кость – так заменить, – тут же продемонстрировал он механизм ремонта, – дело плевое.
– И обучить недолго любого с таким ладить, – добавил Тверд. – Нокентий мой уж через дюжину выстрелов приладился.
– Быть не может!
– А ты проверь! Чего тебе со слов-то верить? Я так и сам не сразу поверил.
– А и проверю, – хмыкнул князь и, коротко обменявшись парой фраз с одним из стражников, отдал все необходимые распоряжения, и тот, гремя сапогами по деревянному полу, убежал прочь. Впрочем, ненадолго. Уже вскоре появился он снова в сопровождении юнца с улыбкой застенчивой. – А ну-ка,
