Смотрит на меня сузившимися темными глазами, в которых плещется безумие.
– Вы собираетесь его убить.
О-о. Я нажимаю кнопки на поясе, вызывая санитаров.
Майя хватает Бена за плечо.
– Не позволяй ей забрать его. Он жив. Жив!
– Дорогая…
Она притягивает его к себе.
– Не позволяй ей забрать нашего ребенка! – Поворачивается и рычит на меня: – Убирайся. Убирайся! – Хватает с прикроватного столика стакан с водой. – Убирайся! – Кидает в меня. Я пригибаюсь, и стакан разбивается о стену. Осколки стекла царапают мне щеку. Я готова увернуться от следующей атаки, но Майя вцепляется в родильную простыню и скидывает ее, обнажая нижнюю половину своего тела, распластанную для родов. Царапает родильные скобы, словно попавший в капкан волк.
Я кручу диски на поясе, повышая пурнейт и перекрывая сайфусофт, и Майя снова кидается на скобы. Родильный стол угрожающе кренится. Я бросаюсь его ловить. Она замахивается на меня рукой, и ее ногти впиваются мне в лицо. Я отпрыгиваю, держась за щеку. Машу ее мужу, который ошеломленно стоит на другом конце родильного стола, широко распахнув глаза.
– Помогите мне ее удержать!
Он оживает; вместе мы укладываем Майю обратно на стол, а потом начинается новая схватка, и Майя всхлипывает и пытается свернуться клубком. Без сайфусофта нечему сдержать роды. Майя перекатывается от боли, трясет головой и стонет, маленькая и разбитая. Я чувствую себя негодяйкой, но не возобновляю обезболивающее.
– О боже, о боже, о боже, – стонет она.
Бенджамин кладет голову рядом с ней, гладит ее по лицу.
– Все хорошо, дорогая. Все будет хорошо. – Он поднимает на меня глаза, надеясь на подтверждение.
Я заставляю себя кивнуть.
Еще одна вызванная пурнейтом схватка. Теперь они следуют часто, тело Майи полностью под контролем высокой дозы, которую я в нее влила. Она притягивает к себе мужа и шепчет:
– Милый, я не хочу. Пожалуйста, это грех.
Еще одна схватка. С промежутком менее двадцати секунд.
Две могучие санитарки в веселеньких розовых блузах наконец вваливаются с топотом в дверь и берутся за Майю. Кавалерия, как всегда, опаздывает. Майя слабо отмахивается от них, пока не наступает очередная схватка. Ее обнаженное тело изгибается, и младенец выходит на последний отрезок пути, ведущего в наш мир.
– А вот и прекрасная королева лживых клятв.
Дмитрий сидит в окружении своего выводка, мой грех и мое искупление, объединившиеся в одном костлявом, больном человеке. Его плечи поднимаются и опадают от затрудненного астматического дыхания. Циничные голубые глаза впиваются в меня.
– На тебе кровь.
Я прикасаюсь к лицу и чувствую влагу.
– Пациентка с родильным безумием.
Вокруг нас носятся его подопечные, крича и завывая, целое племя разрегулированной человечности под присмотром Дмитрия. Если я введу в свой пояс номера пациентов, «МедАссист» выдаст мне список гипофизарных нарушений, надпочечных опухолей, половых пороков, расстройств внимания и обучения, сбоев в работе щитовидной железы, низких коэффициентов умственного развития, повышенной активности и агрессии. Целое отделение, заполненное образцовыми примерами действия химического законодательства, которое так и застряло в правительственном комитете.
– Твоя пациентка обезумела. – Низкий свист – так Дмитрий усмехается. Даже в трижды профильтрованном воздухе больничного Отделения химического вмешательства ему едва хватает кислорода, чтобы выжить. – Какой сюрприз. Эмоции вновь победили науку. – Его пальцы барабанят по кровати с неподвижным ребенком – пятилетней девочкой с грудями взрослой женщины. Дмитрий бросает быстрый взгляд на ее тело, снова смотрит на меня. – Похоже, теперь никто из беременных не хочет подвергаться наблюдению.
Против своей воли я краснею; Дмитрий издевательски смеется, но вскоре смех переходит в приступы кашля, он сгибается и ловит ртом воздух. Затем вытирает губы рукавом лабораторного халата и разглядывает оставшийся кровавый след.
– Надо было отправить ее ко мне. Я бы ее убедил.
Рядом с нами таращится в потолок неподвижная девочка, напоминающая восковую куклу. Безумный коктейль эндокринных нарушений заставил ее впасть в кататонию. Вид девочки придает мне смелости.
