не надо.
– Искусника обидеть хочешь?! Мастера от заказов посредине не отказываются. Разве ж то затея, если до конца не довести?
– Не по-божески. Будешь настаивать – сейчас же из замка уеду. Улавливаешь?
Тут глаза цверга сверкнули.
– Знал. Знал, ибо всегда так бывает. На то упряжь и ковал. Был ты, Тиль, вольной птахой, только птахе ли с воплощенной мыслью тягаться? – Он отвернулся от стола ко мне и показал мне пару шпор. – А ну протрезвел, лентяй, и пошел петь серенаду! О чужих ушах я позабочусь…
Вновь, как по дороге в замок, помутилось зрение. Помню смутно: лестницу, и двор, и лютню, и сон, сковавший замок, – от бдящих в покоях госпожи служанок до самого барона.
Помню открывшееся окно, помню, как прокричал, что люблю… Помню объятия и извивающиеся тела, ставшие нелепым зверем о двух спинах.
Помню утро – проснулся позже Прекрасной Дамы и увидел, как та с каким-то ужасом, непониманием глядит на портрет в медальоне.
Помню ее слова: «Кортеж на дороге. Его герб». Помню, как охнула сунувшаяся в дверь служанка, как понял: бежать, позорно бежать.
Лучше бы – не помнил.
Нос Дитриха сходен размером, формой и цветом со спелой брюквой. В голове Дитриха – дурацкие понятия о чести, вере и политике, устаревшие три столетия назад. В могучей груди Дитриха – горячее сердце настоящего тевтона, не знающее сомнений и жалости, но способное истекать слюной вперемешку со слезами и кровью при виде толстолапого щена.
Дитрих фон Альтберг – мой лучший друг.
– У этих чертовых ливонцев даже нет приличных имен, – жалуется Дитрих, – все они так похожи на проклятия, что как оскорбить врага в бою? Мы застряли здесь, Забияка. Придумай что-нибудь, ты умный!
Мы повстречались – два старых брата по alma mater – на лесной дороге с год назад, когда я удирал из памятного замка. Бывших буршей не бывает. Помощь мне бы не повредила. Дитриху не помешала бы, в свою очередь, компания.
В свое время он унаследовал землю – и начал вести жизнь рыцаря, я же стал бродячим студиозусом. Дитрих изрядно удивился, увидев меня в поддоспешнике и с мечом, но только похвалил – рыцарские идеалы он всегда ставил превыше всего и был рад обращению собрата на путь истины.
Известие о том, что именовать меня отныне следует фон Уйленом, собрат также перенес на редкость легко и без каких-либо вопросов, сообщив только, что «Совиный рыцарь» звучит куда лучше многих nom de guerre, что ему приходилось слышать.
Тогда молодой фон Альтберг, набрав копье из отчаянных головорезов, мало чем отличавшихся от бешеных волков, держал путь в далекую Ливонию. Я последовал за ним – слишком опустела моя душа, слишком хотелось оказаться подальше от Лауры, для ее же блага. Ее жених – благородный и любящий человек, старательно пропустил слова какой-то служанки мимо ушей и в положенный срок женился, да еще задавил все слухи в зародыше.
Правда, пару раз пришлось отправить в лучший мир нанятых бароном и его зятьком убийц, но вышло тихо, почти по-семейному – я не в обиде. Все-таки честь дамы!
Итак, я отправился на войну.
В разлуке любовь исчезнет, испарится – так мне казалось.
Думал, цверг возмутится, начнет строить козни. Отнюдь нет! Только в бородку посмеивался.
– Что ты от меня хочешь, Дитрих? – вздыхаю. – Мы гоняемся за шайкой голожопых дикарей этого… как его там… Вичкиса с благословения епископа и Ордена. Вичкису не до того – он гоняется за Теофельсом, который держит землю, что Вишик… или как его?.. почитает своей. Теофельс, в свою очередь, гоняется за нами и плевать хотел на Орден, епископа и Папу вместе и порознь. Потому как ему не нравится, когда на его земле кто-то, кроме него, гоняется за Вяшикой… Вячикой… Ну ты понял. Я что-то упустил?
– Они все язычники! – заявил глубокомысленно Дитрих. – Кроме Папы, епископа и Ордена. Впрочем, в двух последних я не уверен…
– Ценное добавление. Критическое в нашем положении, я бы сказал. Продолжаю. Мы сидим на гребаном болоте, жрем лягушек, а нас жрут комары. И двигаться достаточно быстро мы не можем. Повторяю: чего в этой связи ты хочешь конкретно от меня?
– Забияка, – говорит Дитрих вкрадчиво, – слышал я кое-что о твоей истории с долгополыми. Только слышал я и о рыцарях-волшебниках, свое проклятье на службу Господу поставивших. Тебе бы исповедоваться да в Орден записаться, но дело твое. Так и так – вот и проверка выходит, христианин ты или злыдень. Хочешь – любую индульгенцию у епископа выпрошу, до Папы дойду, на себя грех возьму, если так велишь, – только достань мне этих язычников. Понял?
А что не понять? Кивнул, вышел из шатра. В лес отошел – недалеко, местные зело как любят по нужде отлучившихся стрелять.
Достал бутылку из сумы.
– Что думаешь? – спрашиваю.
– Хех, – лыбится цверг. – Настало время позабавиться, дылда. Напряги котелок, ты у нас Тиль фон Уйлен или Тиль-Дурак?
– Ты имеешь в виду фокусы Уйленшпигеля? Верно мыслишь, – варю котелком, как велено. – А что, если заставить дикарей преследовать нас, а не наоборот?
