потолочных балок пыль.
Зашел.
Внутри горела единственная свеча. За столом сидел рудокоп, игравший в кости сам с собой. Вечные проигрыши вряд ли его смущали.
– Вино будешь, сударь бурш? Приличное, из запасов кобольдов.
– Наливай, – сел я напротив, – Ротэхюгель, Пак с Холмов, или как там тебя?
– Догадался, значит, – хмыкнул он. – Славно повеселились, правда?
– Не слишком.
– Дуб, ясень и терн! Вот и я так думаю. Выпьем – и покончим с этим фарсом. За упущенные возможности!
– За то, что не вернуть, – согласился я.
Выпили.
– Ну, выкладывай, что принес.
– Свидетель любви, с любовью отданный, – выложил я на стол платок.
– Ловко выкрутился со словами.
– Для Лауры это больше, чем слова… или платок. Еще – прощение настоящего друга, дарованное предателю, – отцепил от пояса кинжал.
Пак кивнул.
– Благословение истинно верующего – со мной.
– Неплохо. Но где доброта? Без нее не выйдет.
– Она у тебя. Кидай кошель на стол.
Пак недоверчиво посмотрел на меня, пожал плечами и сделал, что сказано.
Сверкнуло.
– Сработало, – расплылся он вдруг в идиотской улыбке. – Но как?
– Кошель я тебе отдал. Честно выигранный. Забыл?
Но Паку-Ротэхюгелю было все равно:
– Свободен, наконец-то свободен! – закричал он и пустился в пляс. – Уж и разгуляюсь я!
– Погоди, свободен-то я, а ты скован, – прервал я.
– Балда, дыл-да! – захохотал Пак. – А еще поэт! Только когда творческая мысль скована верой, любовью, дружбой и добротой, она свободна по- настоящему! Свободна – для добра. Да что с тобой говорить, вот, на. – Он вручил мне лютню.
И тут все завертелось, закружилось…
Дороги войны – опасное место. Но когда рядом такие друзья, как Дитрих фон Альтберг, можно отвлечься. Затянуть колки расстроенной лютни, например, а то и взять пару аккордов.
– Скорей бы Империя, – сказал Дитрих.
– Говорю тебе – считай, у порога уже. Чем думаешь заняться? – произнес я, пытаясь понять, что происходит и где я.
– Может, в Ливонию махну…
Одно я знал точно – уж кому-кому, а этому в Ливонию точно надо, как мне на собственные похороны.
– Чего ты там не видел, Альтберг? Представь, у меня только что было видение. Не езди туда. Займись замком и семьей – не прогадаешь. Если приспичит на войну – без меня никуда. Понял?
– Как скажешь. А ты чем дома займешься, герцог?
– Я? Меня дожидаются невеста, подобной которой нет во всем белом свете, и вартбургский турнир. И хватит обзываться титулами, барон. Зови меня просто Тиль.
Сергей Удалин
Игорь Евгеньевич переходит на темную сторону силы
Любомудров с ненавистью и робкой надеждой взглянул на будильник. Нет, тот и не думал униматься, дребезжал во все децибелы. Игорь Евгеньевич по горькому опыту знал, что завода хватит еще минут на семь. Тут и безногий встанет.
– Вот же ж… – ничуть не тише прибора проревел Любомудров, но вовремя осекся и закончил совсем не так, как собирался: – Торжество научной мысли.
Стены в квартире были жидковаты – не ровен час дочка услышит. Зачем ребенка расстраивать? Хватит и того, что у самого настроение паскудное. А каким ему еще быть, когда шестую смену подряд пашешь, без отдыха. Не говоря уже обо всем прочем…
Вот и правильно, вот и не говори.
Он быстро выполнил обязательную утреннюю программу и вышел на кухню. Катька уже допивала кофе, хотя уж ей-то необязательно было вставать в
