Сысоев вытащил из нагрудного кармана рубахи мятый, потертый на сгибах договор, сунул его в лицо Наблюдателю.
– Вот, смотри! Это ваш чертов договор! И нет его! – Сысоев несколькими движениями разорвал договор в клочья. – Нету договора! Нету!
Наблюдатель молчал.
– Что? Что не так?
– Договор может быть расторгнут только по обоюдному согласию сторон, – сказал Наблюдатель. – И до начала его выполнения. Сейчас договор расторгнут быть не может. Извините.
– Сволочи… – простонал Сысоев.
Он повернулся и вышел из комнаты.
– Вы забыли камни, – сказал ему вдогонку Наблюдатель.
– Я знаю, – сказал Сысоев.
Утром Сысоев нашел все камни в миске на обеденном столе.
Последний завтрак.
– Я не смогу жить, – тихо сказал Сысоев, глядя сухими глазами в стену перед собой. – Так никто не сможет жить.
– Вы сможете, – так же тихо сказал Наблюдатель. – Вы – сможете.
– Такая я сволочь? – спросил Сысоев.
– Да, – ответил Наблюдатель, – именно такая. Галактическая Служба По Трудоустройству благодарит вас за то, что вы воспользовались нашими услугами.
– Какие же вы… – начал Сысоев. – Какие вы…
– Мы только предоставляем работу. Ничего более, – прервал его Наблюдатель. – А выбираете вы ее сами.
Майк Гелприн, Александр Габриэль
Со-чинители
Вдовый кузнец Алфей умер на исходе ночи, самую малость недотянув до первых солнечных лучей. За два часа до смерти он велел гнать сиделок и звать старшего сына.
Дюжий, угрюмый и свирепый Трой встал, понурившись, у изголовья отцовского ложа. Трою предстояло теперь унаследовать кузницу и махать молотом до конца своих дней. Выбора у него не было.
Алфей тяжело, хрипло, с присвистом дышал, словно прохудившиеся кузнечные мехи. Глаза его были закрыты.
– Я здесь, отец, – переступив с ноги на ногу, напомнил о себе Трой.
Старый кузнец разлепил веки.
– Сынок, – прохрипел он. – Мне нечего сказать тебе, нечем тебя напутствовать. Прошу лишь об одном: смирись. На тебе брат и сестры. Не прекословь, когда творцы придут забирать наше, кровное.
Трой стиснул зубы. Творцов он ненавидел. И был бессилен. Как и все прочие, как любой и каждый обитатель некогда могущественного, а ныне порабощенного, на колени брошенного королевства. Творцы были жестоки и скоры на расправу. Непокорность и неповиновение строго и неизбежно карались. За своеволие, ослушание, неуплату податей провинившихся гнали на каторгу. В соляные копи. В каменоломни. Вместе со всяким сбродом, отправляющимся туда же за кражи, разбои и грабежи. Грехи посерьезнее карались смертной казнью.
– Я понял тебя, отец, – проговорил Трой глухо. – Я буду покорным.
– Хорошо, сынок. Позови теперь младшенького.
Бледный, узкоплечий, тонкий в кости Илай на брата не походил совершенно. Для семейного дела он по хилости не годился, даже в подмастерья. Перебивался случайными, разовыми приработками – за гроши.
– Подойди, сынок, – тихо, едва слышно велел умирающий. – Наклонись. Ближе. Еще ближе. Еще.
Илай коснулся ухом дряблых, обнесенных белесым налетом старческих губ.
– Слушай, сынок, и запоминай. Мой отец погиб, когда я был младенцем. На второй день нашествия, когда творцы взяли город. Знай: твой дед не был ни кузнецом, ни брадобреем, ни сапожником, как его сыновья. Он был чинителем, магистром второй ступени.
Илай охнул от изумления. Об ордене чинителей ходили лишь слухи, шепотом, из уст в уста. Говорили, что были магистры могущественны и способны изменять мир, латать образовавшиеся в нем прорехи, чинить их, штопать, затягивать. Унимать штормы и гасить ураганы, призывать грозы и разгонять тучи, возводить крепостные стены и приводить в смятение неприятеля. Как чинители это проделывали, было неведомо, но поговаривали, что владели они древними тайнами, доступными лишь избранным и посвященным.
Всякое говорили, и где правда, где вымысел, было не отличить. Наверняка знали лишь, что остановить нашествие чинители не сумели, и творцы истребили их всех поголовно, а замок ордена сровняли с землей.
– В кузничном подвале, в восточном углу, найдешь сундук, – из последних сил прохрипел Алфей. – В нем потайное дно. Под ним Книга. Возьми.
