Поначалу он не купился на это, просто продолжал идти, но в конце концов тишина стала невыносимой.
– Что такое помдракон?
–
– Зачем?
– Чтобы было труднее хватать изюминки.
– И что вы делаете, когда все же удается их схватить?
– Едим.
– Разве они не обжигают язык?
– Конечно, но…
– Тогда зачем…
– Потому что это весело, дурачок! Ве-се-ло! На фьерданском тоже есть такое слово, так что оно должно быть тебе знакомо.
– Я очень часто веселюсь.
– О, и как же?
Они продолжали в том же духе, подкалывая друг друга, чтобы выжить, как было в ночь кораблекрушения, и отказываясь признавать, что слабеют, что если вскоре они не найдут настоящий город, то долго не протянут. Бывали дни, когда голод и блеск северных льдов заставляли их идти по кругу, возвращаться к тем же местам, натыкаться на собственные следы, но Нина и Матиас никогда не говорили об этом, не произносили слова «потерялись», будто думали, что таким образом признают свое поражение.
– Почему фьерданцы запрещают девушкам драться? – спросила Нина однажды ночью, когда они свернулись под навесом. Холод ощущался даже сквозь шкуры, постеленные на земле.
– Они сами не хотят.
– Откуда вы знаете? Вы спрашивали хоть одну?
– Фьерданских женщин почитают и защищают.
– Что ж, наверное, это мудрая политика.
К тому времени он знал ее достаточно хорошо, чтобы удивиться такой реакции.
– Правда?
– Только подумай, до чего было бы стыдно, если бы тебе надрала зад фьерданская девчонка.
Матиас фыркнул.
– Я бы с радостью на это посмотрела! – весело заявила Нина.
– Не в этой жизни.
– Ну да,
На этот раз он все-таки рассмеялся, да так громко, что у Нины завибрировала спина.
– Святые! Фьерданец, я и не знала, что ты умеешь смеяться. Только осторожно, не делай резких движений.
– Меня смешит твоя самонадеянность, дрюсье.
Пришел ее черед заливаться смехом.
– Это, наверное, худший комплимент из тех, что мне доводилось слышать.
– Ты никогда не сомневаешься в себе?
– Постоянно, – сказала она, впадая в дрему. – Я просто этого не показываю.
Следующим утром они направились через ледяное поле, изрезанное неровными глубокими трещинами, стараясь удержаться на твердых участках среди смертоносных щелей и споря о привычке Нины долго спать.
– Как ты можешь называть себя солдатом? Ты бы спала до полудня, если бы я позволил.
– Какое это имеет отношение к качествам солдата?
– Дисциплина. Режим. Для тебя это ничего не значит? Джель, жду не дождусь, когда у меня снова будет своя кровать.
– Ага. Я прямо чувствую, как сильно ты ненавидишь спать со мной. Каждое утро чувствую.
Лицо Матиаса вспыхнуло.
– Почему тебе обязательно надо что-то такое ляпнуть?
– Потому что мне нравится, когда ты краснеешь.
– Это мерзко! Необязательно все опошлять.
– Если бы ты просто расслабился…
– Я не хочу расслабляться.