Наломал бревен, смастерил на самой гигантской осине помост, а на помосте построил из валунов себе замок.
— Тут буду сидеть. Соберете урожай — съем. Со стрехи все сдерете, засеете — и это съем. А потом вас самих съем.
Попытались стрелы в него пускать — не долетают стрелы до замка. Великан стрельцов поймал и съел, чтобы остальным неповадно было. Смертельно затосковали люди. Пришел Петро в хату.
— Все, отец. Теперь пропадем.
— Не жалеешь, что меня привез?
— И в сотый раз такой Закон я преступил бы. Теперь погибнем вместе.
— Зачем? — спросил немощный отец. — Иди-ка сюда, ко мне поближе…
И вновь сказал Петро людям, что собрались под общинным дубом:
— Ничего мы с этим Великаном не сделаем силой.
— А зачем силой? — высунулся Игнат. — Я ему подарки ношу. Хвалю.
— Он тебя после всех съест… Нет, люди, не хвалить его надо, а собрать детей, особенно сирот тех, съеденных Великаном, и пускай каждый день они ходят под ту осину да плачут и просят о милости.
— А что из этого получится? — издевательски спросил Игнат.
— Ничего. Только сиротская слеза сильнее всего. А вам, дети, я что-то шепну на ухо, идите сюда.
Те выслушали Петра. А потом каждое утро околица оглашалась плачем детей под огромной осиной. А Великан слушает да только скалит большущие зубы. Так проходят дни, недели. Скоро жатва.
— Ну и выплакали что-нибудь? — спросил Игнат у Петра.
А Великан гогочет на дереве, как жеребец, и не видит, что под помостом пожелтела листва.
Игнат снова баламутит людей. И люди уже обступили Петра, требуют ответа, угрожают. А тот стоит спокойно и поверх голов глядит на дерево.
— А вы терпение имейте, — отвечает.
…И вот подступила ночью дикая туча, начали из нее бить молнии, заворочался мощный перун, налетел ураган. Хрястнуло от детских слез подгнившее дерево, с рокотом и грохотом посыпалась на землю смрадная труха, каменные глыбы, которые похоронили под собой Великана.
И поднялась над этой бесславной могилой радуга.
Люди сжали жито, засыпали богатый урожай в сусеки и ямы. Избавились от Великана. С соседями мир. Так нет, вновь мутит людей Игнат. И вот однажды утром подступили все с дубинами да с камнями к порогу Петровой избы.
— Не своим это он разумом до всего дошел, — надсаживается Игнат. — Это он у Черной Силы ума взял взаймы.
— Правда, — сказал и Максим. — У тебя такой же простой разум, как и у нас. Откуда же у тебя такая мудрость?
— Да, не своим умом я до всего дошел, — ответил Петро. — Отцовым.
— Так ты ведь его в пущу завез!
— А ночью обратно привез.
— Не верьте, — ревет Игнат. — Конь и телега во дворе были.
— А я на спине. Как он меня когда-то маленького носил.
— Глядел я, — завопил Игнат, — кости в шалаше.
— Оленьи кости.
Пошел Петро в избу и вывел оттуда отца:
— Жили силой, а разум убивали. Жили сегодняшней корыстью. Уничтожали «вчера» и потому не имели права на «завтра».
— Гнать их в лес! — кричит Игнат. — Закон преступили! Что он такое детям сказал, что дерево с Великаном ухнуло?!
— Забыл ты, — сказал отец, — что «сиротские слезы даром не минают, попадут на белый камень — камень пробивают».
Швырнул Игнат камень в Петра — дверь в щепки разнес.
— Вот что, — сказал тогда Максим, — правильно он сделал, преступив такой Закон. Больше этого не будет. Уважайте доброту, пускай и слабую. Уважайте мудрость, пускай и немощную. Носите на руках родителей… Кланяйтесь этим двум — и отцу, и сыну — до земли, люди.
И те поклонились.
— Ну а ты? — спросил у Игната Максим.
— А я остаюсь при своем, — сказал тот. — Я своего отца, когда настанет время, завезу-таки в пущу.
— А мы не позволим, — сказал Максим. — Наш он теперь, а не твой. И если уж гнать кого-то в пущу, так это тебя. Иди, вой там, как волк.
И тут толпа заревела. Вся ярость на Закон, все отчаяние и все облегчение вылились в этом реве.
— Пусть уходит!
Тот начал отдаляться. Тогда Максим спросил у старика:
