– Подмогни дверь отпереть, твое мечтательное благородие, – вернул меня к действительности практичный конвоец. – Я ж в одиночку могу и спину надорвать, а оно мне так уж надо?
Хотелось, конечно, напомнить этому беспардонному типу, что, между прочим, один из нас двоих только что слетел с лестницы, пересчитав все двадцать четыре ступеньки, но толку бы оно все равно не возымело.
Пришлось стиснуть зубы, чтобы не скрипеть ими от боли, и приложить все силы для разбора импровизированной баррикады у дверей. Должен признать, что возводить такие сооружения куда легче, чем разбирать их же. К тому же приходилось все расставлять по местам, так как хозяин трактира гнусаво орал в углу у печки:
Но даже распевая, он все равно не сводил с нас глаз, словно подсчитывая, восемь или двенадцать мужчин переставляли в его заведении бессчетное количество столов, табуретов и прочей мебели. Видимо, столь массовая картинка ему нравилась. Помогать нам он не собирался, да и вряд ли бы смог, честно говоря.
Когда же наконец мы более-менее навели порядок и окинули взглядом поле боя, стало окончательно ясно, что победа на нашей стороне. Враг потерял убитыми минимум пятерых и отступил, никто из наших не ранен, а спалить гостиницу они не успели. Наша (образно выражаясь) крепость Ла-Рошель устояла!
Однако когда мы распахнули дверь и выбрались наружу, то встретили там целую толпу довольно агрессивно расстроенных местных жителей. Лица людей были суровы и встревожены, кто с топорами, кто с вилами, а трое седых солдат даже примкнули штыки к ружьям, словно собираясь брать нашу гостиницу штурмом, как аул Бастунжи.
– Чего надоть, православные? – вместо приветствия проорал Матвей.
– Дык стрельба же! Трактир, вона, хомячковский взорвать грозятся, – рискнул ответить самый храбрый. – Кухарка ихняя вопила, будто бы чеченцы горные понаехали, дескать, девок наших портить начнут. Правда ли?
– Ага! Щас! Делать им, горбоносым, больше нечего, как за триста верст с Кавказа на лошадях чикилять, чтоб за вашими девками тут погоняться?! – издевательски подтвердил папин казак в красной черкеске. – Вот что, хлопчик, ты у нас иностранной дипломатии обучен, поговори с народом, а у меня уж нервы не те. Пойду-ка, лучше, спутницу нашу потороплю, намылась, поди, да и загостились мы тут.
И ушел. Совсем ушел, хлопнув дверью, преспокойно оставляя меня один на один с начинающей нервно закипать публикой. То есть люди тут все были нормальные, вменяемые, но они хотели знать правду. Что происходит, почему стреляют, где плохие, куда смотрит власть?
– Дамы и господа! – откашлявшись, начал я, стараясь, чтобы голос не дрожал. – Нет причин для волнений. Все в порядке.
– Ага, так мы тут те и поверили… Стрелял-то тады кто?!
– На трактир вашего уважаемого господина Хомякова было совершено нападение.
– Да какой он уважаемый, кровопийца и есть! В долг отродясь стопочку не нальет!
Я довольно строго покосился на крикуна, тощего мужика в драной шапке и несвежей одежке.
– Позвольте мне продолжить? Так вот, на трактир напали китайцы. Был бой! Мне с моим другом…
– Я ж говорила, чечены! – взвился под небеса бабий крик.
– Цыть, дура! Китайцы, они не чечены. Они, воопсче-то, в Индиях водятся, – значимо заткнул орущую старый солдат и обернулся ко мне: – Так че дальше-то, господин студент? Дюже интересно послушать…
– Был неравный бой. Мы победили. Россия форева! – на английский манер соединил я, вскидывая кулак над головой в надежде вызвать у народа патриотический порыв.
Увы, особого воодушевления никто не выказал. В ту же минуту из-за трактира, со стороны конюшни, выехал Матвей, держа моего оседланного Рыжика в поводу. Мисс Энни Челлендер, вымытая и счастливая, грациозно сидела боком на своей резвой кобылке.
– Поехали, твое благородие! Скажи людям «до свидания», и валим уже отсель.
Я кивнул, молча и коротко поклонился народу, спокойно спустился с крыльца, подошел к своему коню, но именно этот момент хозяин трактира выбрал для явления себя народу…
– Хв-хватайте их, православн-ные! Все мне погром-мили, раз-зорили вс-сего. Самогону четверть ставлю! Хв-ватайте их!
Собственно, господин Хомяков и договорить не успел, как на волшебном слове «самогон» сразу трое самых опустившихся энтузиастов ретиво бросились в погоню.
– Ату их! Держи безбожников!
Я птицей взлетел в седло, и мы с юной англичанкой одновременно послали лошадей вперед. Старый казак задержался на секундочку только для того, чтобы, свесившись с коня, громко сказать в лицо подбежавшим крестьянам:
– Гав!
Те невольно отпрянули, выкатив круглые глаза, пятясь и крестясь. Матвей удовлетворенно ухмыльнулся и сделал едва заметное движение коленями.
