Плач раздался. Плакали горько, навзрыд, и рука Лихо сама к клинку потянулась.
— Не надо. — Януся руку придержала. — Они не причинят тебе вреда.
— Пропустят? — уточнил Аврелий Яковлевич.
И девушка, которая не была ни мертвой, ни живой, кивнула.
Пропустили.
Выходили из-за дверей женщины-цветы, вставали на пороге, смотрели… и Лихо тоже смотрел, не смея отвернуться…
Януся же называла имена:
— Ольгерда…
…смуглая высокая женщина, в волосах которой прорастали незабудки. И не только в волосах. Цветы пробивались сквозь кожу, заполняя собой рваные раны…
— Ярослава…
…бледная, полупрозрачная хризантема, которая расцвела во рту, словно затыкая этот самый рот…
— Аннуся…
…рыжеволосая, пламенеющая, связанная колючими стеблями роз…
…их было много… Лихо шел, коридор длился, женщины смотрели, шептали… он не мог разобрать слов, как ни силился, но знал: просят свободы.
Они долго умирали, но и после смерти оказались привязаны к этому дому.
И если присмотреться, если очень хорошо присмотреться к цветочным стеблям, то Лихо увидит, что уходят они сквозь пол, переплетаются зелеными путами, тянутся…
…куда?
Туда, куда ведет Януся. И кто бы ни была та, которая держит эти плети в руках, она сильна, быть может, сильнее Аврелия Яковлевича и хмурого его помощника…
Ничего.
Как-нибудь. Страха нет, потому что Лихо должен дойти, пусть и по изнанке лабиринта…
Себастьян чувствовал себя несколько неуютно.
Время шло, а Аврелий Яковлевич не появлялся. Нет, конечно, могло бы статься, что ведьмак затаился где-то поблизости, дожидаясь момента подходящего, на что Себастьян весьма себе рассчитывал, но могло быть, что его и вовсе уже в живых не было.
Этот вариант был печален, и Себастьян старался на нем внимания не заострять.
В конечном итоге, что ему еще оставалось делать?
Демон шумно вздохнул и, вытащив палец из левого уха, воткнул в правое. При этом рот Богуславы приоткрылся, отчего вид у демона был, мягко говоря, странный. Свободною рукой он поглаживал живот и бормотал себе под нос что-то, а что — не разобрать.
Клементина же, подведя Ядзиту к алтарю, вручила ей нож, сама же обернулась, окинув притихших красавиц взглядом.
— Ты. — Она указала на Габрисию, которая разом побелела.
— Простите, панна злодейка, — влезла Тиана, — а можно лучше я?
Клементина нахмурилась, пораженная этаким неожиданным проявлением инициативы.
— Вы не подумайте, панна злодейка, я тоже девица… вот вам крест! — И Себастьян с преогромным наслаждением отметил, как от этого креста — весьма, надо полагать, искреннего, хоть прежде ненаследный князь в Вотановы храмы разве что на праздник заглядывал, — демона перекосило. — У меня и амулетик есть! Дядечка повесил, чтоб, значит, честь девичью понадежней сберечь!
Себастьян вытащил амулетик и сунул под нос Клементине.
— Дядечка у меня ну очень заботливый. Так и сказал, что тебя, дорогая племянница, люблю крепко, но уж прости, доверия к девке у меня нету. При дворцах полно всякой швали, опомниться не успеешь, как голову задурят да на сеновал поволокут. А кому я после сеновала-то нужная буду? Только и останется, сироте несчастной, что помереть от позору…
— Это как? — поинтересовался демон, в коллекции смертей которого этакой не значилось.
— Это очень мучительно! — с готовностью пояснила Тиана, пряча амулет в декольте. — Так что, панна злодейка, можно, чтобы я заместо нее?
— В жертву? — уточнила Клементина, будто бы имелись иные варианты.
— В жертву!
— Вам так хочется?
— Ну… не сказать, чтоб очень уж хочется, только ж вы правильно поймите, панна злодейка. Нам тут давеча смерть обещали в страшных муках. Верно?
