— По личным причинам.
Эльф улыбался, как умеют улыбаться, пожалуй, лишь эльфы. Уголками губ. Глазами. И насмешка в этих самых травянисто-зеленых глазах заставляла советников пыхтеть от иррациональной злости, поскольку участь Лихослава Вевельского была решена. Вряд ли найдется хоть кто-то, кто усомнится в человеке, за которого поручился Пресветлый престол.
— Что ж, вот и замечательно. — Его величество подавили зевок, зело порадовавшись этакой пусть и непредвиденной, но весьма душевной развязке.
Король вовсе не желал прослыть жестокосердным, хотя, говоря по правде, на судьбу княжича Вевельского ему было глубоко наплевать… но вот потомки потом пенять станут…
…и в памятнике откажут…
…а ведь до чего хорошо смотрелось бы рядом с именем прозвание — Справедливый… Король вздохнул и поднялся. Мечты оставались мечтами.
В последний момент, будто спохватившись, сказал:
— А ошейничек вы, Аврелий Яковлевич, все одно сделайте… так оно надежней будет.
Лихослав знал, что его запрут, но не думал, что в камере.
Два на два шага. Окошко под самым потолком, перечеркнутое крестовиной решетки. Узкий лежак. Матрац. Одеяло. Одежду принесли сразу, хорошо хоть не тюремную.
— Отдыхай, — сказал Аврелий Яковлевич, который самолично спустился, пусть и видно было, что каждое движение стоит ему немалых усилий. — Местечко, конечно, не курорт, но пару дней перетерпишь, а там оно как-нибудь да сладится…
— За этим пришли?
Ведьмак усмехнулся и сумку сбросил:
— Решил, что подкормить тебя надобно, крестничек… а заодно напомнить об одном нашем разговоре…
— Ни к чему. Я на память не жалуюсь.
— От и ладно, но мало ли… искушение будет, но… Лихо, молчи. Волкодлака мы как-нибудь вытянем…
— Вы себя вытяните.
— А что мне станется? — хмыкнул Аврелий Яковлевич. — Мне, ежели хочешь знать, и не так доставалось… ты же полежи, отдохни, подумай, что завтра скажешь…
…не завтра.
О нем вспомнили на пятые сутки, когда Лихослав почти уже решил, что его почли за лучшее оставить в подземелье. Не самый плохой вариант из возможных.
Дверь открылась, и на пороге камеры появился ведьмак, который оную камеру окинул скептическим взглядом, будто бы удивляясь, что она все еще цела.
— Молодец, крестничек, терпеливый, — сказал Аврелий Яковлевич, бороду оглаживая. Следовало сказать, что выглядел он не в пример лучше. Исчезли круги из-под глаз и красные прожилки в глазах, и кровью от него больше не пахло. — Ну собирайся, пойдем.
— Куда?
— В нумера, дорогой мой. Будем из тебя человека делать.
Каким образом Аврелий Яковлевич собирался сие провернуть, Лихослав не знал, но был рад переменам. Все ж таки ожидание изрядно вымотало.
И значит, не пристрелят, как пса бешеного, и не запрут в четырех стенах на веки вечные, что было бы хуже… пристрелить — оно честней как-то…
Поднимались.
И встреченные люди почитали Лихослава стороной обходить. Знали? Откуда?
— Не волнуйся, крестничек. — Аврелий Яковлевич шел неспешным шагом, опираясь на свою тросточку, сова на которой несколько потемнела. — Людишки — твари боязливые, от каждой тени шарахаться гораздыя…
— Откуда? — поинтересовался Лихослав, провожая взглядом пару улан, которые держались поблизости, делая вид, что не следом идут, а прогуливаются по собственной, так сказать, исключительной надобности.
— Да нашелся… один молодец, который на сенсации заработал… — Аврелий Яковлевич повернулся к уланам и бросил: — Прокляну так, что только на коз вставать и будет…
…уланы мигом исчезли.
— И что теперь?
— Ничего, крестничек. Поговорят недельку-другую, власти поругают за бездействие, а там и новая сенсация, глядишь, сыщется…
